пароход буквально кишел. Питание для пассажиров было из рук вон плохим, чего не скажешь об упомянутых тварях, которые вдоволь попили нашей кровушки.
Уфа напоминает амфитеатр, сооруженный на берегу Белой. Сегодня в городе проживают 60 000 жителей, и у него хорошие перспективы для развития по причине очень удобного расположения между Уралом и Сибирью. Под вечер я прибыл в городскую гостиницу, где мне пришлось более двух часов выслушивать рассказ ее хозяина об Уфе, губернии и Транссибирской железной дороге. Наконец, когда его лекция завершилась, я, уходя в свой номер, не удержался и спросил его, почему он говорит со мной по-русски.
– Но мне показалось, что Ваше произношение не совсем французское, – ответил мне он.
Только теперь мы поняли, что оба являемся уроженцами Франции.
Посетив уфимского губернатора Богдановича (к несчастью, убитого в прошлом году)[137], я поделился с ним своим желанием изучить местных башкир, и он порекомендовал мне побывать для этого в Стерлитамакском уезде. По словам губернского главы, там проживают как степные, так и горные башкиры, и можно воочию увидеть плоды русской колонизации. Площадь уезда составляет 1 917 358 десятин земли[138]. Всероссийская перепись населения, проведенная в 1897 г., показала, что в Уфимской губернии проживают 2 277 108 душ обоего пола, из которых 1 059 126 составляют башкиры, русского духовенства там намного меньше, чем мусульманского: на 19 890 мулл приходится только 5 388 православных священников.
Губернатор поручил уфимским муллам из татар (татарских работников и торговцев в Уфе довольно много) рассказать мне об обычаях и нравах башкир. Я надеялся получить от них интересующие меня сведения, но муллы, видимо, отнеслись к этому распоряжению без энтузиазма и приняли меня довольно прохладно. Губернатор предоставил в мое распоряжение офицера полиции, якобы хорошо знающего этот край, но я сразу понял, что этот полицейский любит приврать, чтобы набить себе цену, а рекомендованный мне мулла не хочет делиться со мной информацией из принципа. При этом они оба ненавидели друг друга.
Город Уфа
– Опасайтесь этого муллу, – шептал мне на ухо офицер, – он порочен, как обезьяна!
– Остерегайтесь полицейского, – загадочно поучал меня татарин, – он хитер, как лис!
Но однажды они все же пришли к согласию. Мы встретились втроем в ресторане. Мулла пил только пиво, так как употреблять что-то покрепче ему запрещает религия. Но офицер незаметно подливал в пиво водку и поглощал эту ужасную смесь вместе со своим противником. Не в состоянии смотреть на это безобразие, я решительно поставил свой стакан на стол и, когда оба заклятых врага, целуясь в губы, стали клясться друг другу в вечной дружбе, вышел на улицу. Однако на следующий день они вновь враждовали!
Видя, что в Уфе больше делать нечего, я выехал в Стерлитамакский уезд, попутно намереваясь побывать в Белебеевском, Уфимском и Верхнеуральском уездах. За исключением горной части путешествовать по губернии легко, по крайней мере если двигаться по почтовому тракту, идущему от Уфы до Оренбурга вдоль Уральских гор. Однако я предпочел ехать по бездорожью, чтобы побывать в глухих деревнях.
В маленьком городке Белебее, являющемся административным центром уезда, я в качестве слуги и переводчика взял полицейского, на вид полурусского-полутатарина. Это был суровый, вечно хмурый и очень грязный башкир, который умел только командовать. Во время войны с Турцией[139] служа денщиком какого-то генерала, он побывал в Петербурге.
– Как же ты нашел дорогу в столицу? – удивился я.
– Не знаю, мы прибыли туда вечером, а уехали ночью. Все это время генерал кутил, а я охранял его комнату, так что Петербурга мне увидеть не удалось.
Город Уфа
Я поинтересовался у него, что он думает о своих собратьях-башкирах.
– Прежде это были славные люди, – ответил он мне, – а теперь совершенно испортились: пьют и курят!
– Но я не видел среди них курящих!
– Так они это делают втайне друг от друга.
Служака говорил мне правду, но сам был не лучше: он пил так много, что через несколько дней я вынужден был его прогнать.[140]
Из Белебея я отправился по железной дороге в Шафраново[141], маленькую станцию вблизи татарской деревни Слак[142]. Это селение расположено у подножия невысоких гор, на которых один уфимский врач организовал кумысолечебницу[143]. Аналогичные заведения существуют по всей губернии, и петербургские и московские врачи посылают сюда легочных больных лечиться кумысом, то есть скисшим кобыльим молоком. Лечебный кумыс малоприятен на вкус, и поэтому некоторые пациенты предпочитают проходить курс лечения непосредственно у башкир. Впрочем, в башкирском кумысе содержится гораздо меньше питательных веществ, чем в киргизском.
Оставив Слак в тот день, когда на ярмарку в нее съехались крестьяне со всех окрестностей, я, направляясь в тарантасе к реке Дема, оказался в долине, засеянной кое-где колосящимися пшеницей, рожью, овсом и просом. 1898 г. был неурожайным, на страну обрушилась страшная засуха, и уже в августе в губернии начался голод.[144] На первый взгляд пшеница и овес выглядели как обычно, поля колосились, но зерна оказывались пустыми. Достигнув Демы, изобилующей рыбой достаточно широкой и глубокой реки, я переправился через нее по примитивному мостку из веток и очутился у ворот первой встреченной мною башкирской деревни, носящей название Кипчак-Аскарово[145]. Я не оговорился – именно у ворот, ибо почти все башкирские, как, впрочем, и русские деревни, обнесены оградой с воротами.
Вероятно, башкиры живут здесь издревле, являясь, возможно, потомками массагетов[146], которые, согласно Геродоту, промышляли охотой и раз в год превращались в волков. Сейчас они превратились в башкир, и трудно сказать, стало ли им от этого лучше. Вражеские нашествия пронеслись рядом с ними, почти не повлияв на их жизнь; они не подверглись влиянию цивилизации, как были дикими, так и остались. Служа в русской армии, они так и не выучили русского языка, но зато переняли все пороки русских. Некоторые из них принимали участие в последней кампании против Турции[147], но плохо помнят о ней или, возможно, просто не хотят говорить об этом, ведь война против султана греховна для мусульман. Старики-башкиры рассказывали мне, что давным-давно их предки ходили в далекую и дикую страну, в которой вынуждены были питаться травой и подошвами сапог. Речь в этих рассказах шла о событиях 1815 г., а «далекой и дикой» страной, название которой мои собеседники уже не могли вспомнить, была Франция
