Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
С польским правительством не посоветовались и не сообщили ему в конкретной форме, что Запад не окажет Польше никакой военной помощи, если она подвергнется нападению первой. Вместо этого было решено послать в Варшаву генерала сэра Эдмунда Айронсайда, который вскоре должен был стать начальником имперского генерального штаба, чтобы встретиться с польскими военными и выяснить их планы и намерения. Айронсайду не дали указаний проинформировать поляков о меморандуме британских штабистов и о его одобрении французами.
Он отправился на Даунинг-стрит 10 июля, через шесть дней после принятия решения об отправке его в Варшаву, чтобы получить указания от премьер-министра и министра иностранных дел. Чемберлен сказал ему, что правительство понятия не имеет, «что собираются делать поляки», и он хочет, чтобы Айронсайд это выяснил. Он также объяснил свое собственное неоднозначное отношение к Гитлеру. Предприятия Гитлера не имеют смысла; должна быть практическая гарантия, что, если Данциг вернется к Германии, поляки будут иметь те же права, что теперь. «Союзникам следует придумать какую-нибудь гарантию, которая свяжет Гитлера». Но потом британский премьер выразил уверенность, что Гитлер обладает острым политическим чутьем и не желает войны, а уже через несколько минут заговорил о войне как о неизбежности. Зато относительно русских у него не было никаких сомнений: Британия может сделать только одно – прийти к соглашению с Советским Союзом.
Следующий день Айронсайд посвятил изучению последних документов, касающихся обмена мнениями между британскими и французскими штабами, и, к своему удовлетворению, выяснил, что не будет поспешного наступления на линию Зигфрида и что другие формы оказания помощи, например воздушные налеты, начнутся нескоро. «Я должен убедить поляков, что поспешность против них», – записал Айронсайд в своем дневнике 13 июля; 17-го Айронсайд вылетел в Варшаву с намерением узнать, что планируют делать поляки, или сказать им, что планируют делать союзники. Уже во вторник, 18 июля, он имел первую встречу с польским главнокомандующим маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглы.
После встречи Айронсайд телеграфировал своему правительству в Лондон следующее: он убежден, что поляки не сделают ничего поспешного в военном смысле; их военные усилия поразительны; Британии не следует ставить так много ограничительных условий для оказания финансовой помощи полякам, да и «времени очень мало». Он также добавил, что поляки достаточно сильны, чтобы оказать сопротивление, если подвергнутся нападению.
В Варшаве Айронсайду пришлось трудно. Он обнаружил, что ни французы, ни британцы не сообщили полякам суровую правду о своем предполагаемом дезертирстве. Французы лгали полякам, заверяя их, что начнут контрнаступление против Германии, если Польша будет атакована. Вряд ли он почувствовал себя спокойнее, вернувшись в Лондон 24 июля и встретившись с военным министром Хор-Белишей, который собирался присутствовать на совещании комитета имперской обороны, где намечалось обсуждение польского вопроса. Айронсайд был поражен «удивительной неосведомленностью о Польше» на столь поздней стадии работы над проблемой, а также тем, что не было даже попыток воспользоваться сведениями, которые он привез из Польши, перед совещанием комитета.
Следующие три дня Айронсайд посвятил изучению документов и планов, разработанных британскими и французскими штабами. Французы отказались от каких-либо мыслей о наступлении и против линии Зигфрида, и против итальянцев. Затем Айронсайд отправился к Хор-Белише, желая сообщить ему, что нет никаких планов и немцам предоставлена свобода отправить в нокаут Польшу и Румынию. Айронсайд был подавлен мыслями, что премьер-министр скроен не для войны и, по мнению Айронсайда, является пацифистом в сердце с «твердой верой, что Бог избрал его в качестве инструмента для предотвращения надвигающейся войны».
Айронсайд, вероятно, вспоминал генералов и авиационных маршалов союзников, которые были немногим лучше и почти не отличались от премьер-министра. Однако и немцы не были осведомлены относительно маневра союзников при розыгрыше польской карты. Немцев все еще сильно беспокоила перспектива войны на два фронта – и на это у них были все основания, – и они всячески старались устранить эту пугающую перспективу. В конце июля на одном из скучных приемов в Берлине Геринг сам взялся за дело. И снова выбранным посредником должен был стать умный и понимающий Поль Стелен.
Послушав некоторое время скучные светские разговоры, вспоминает Стелен, Геринг отвел его в сторону и пригласил Боденшатца присоединиться к ним. Геринг хотел знать, когда французский посол вернется из летнего отпуска. Стелен ответил: примерно в середине августа. «Это будет слишком поздно, – заметил Геринг. – Кулондр должен быть в Берлине; что-нибудь может случиться в любой день». Затем Геринг стал внушать Стелену, что французскому премьеру необходимо срочно сообщить о возможных событиях: он должен сообщить Даладье, чтобы Франция не брала на себя никаких рискованных обязательств в отношении Польши, – в течение трех или четырех недель она может оказаться втянутой в кризис куда более опасный, чем предмюнхенский кризис в сентябре.
Геринг распорядился немедленно вернуть Стелену реквизированный у него ранее личный самолет, чтобы он мог вылететь в Париж с этим сообщением. Боденшатц, провожая Стелена, добавил личное предостережение: к 1 сентября Германия будет в состоянии войны с Британией и Францией, «если союзники не проявят такого же понимания, как в Мюнхене». Через три дня, 31 июля, Стелен уже летел в Париж.
Уже на следующее утро Стелен прибыл к командующему французскими ВВС генералу Вюймену. Он подробно изложил содержание разговора с Герингом и Боденшатцем, сообщил свое личное впечатление о ходе немецкой мобилизации и высказал убеждение, что она завершится к середине августа; от себя Стелен добавил, что немцы, вероятнее всего, нападут на Польшу в течение четырех недель.
Вюймен не согласился. Французское правительство располагает менее пессимистичными данными, ответил он Стелену; оно подготовилось «ко всем возможным случайностям». Но не в этом суть, возражал Стелен. Вопрос в том, можно ли точно сказать Гитлеру, что предпримут союзники на западе, если Германия нападет на Польшу. Это – единственная надежда спасти мир и Польшу. По мнению Стелена, немцы, вероятно, были так же хорошо информированы относительно намерений англичан и французов, как и относительно своих планов[14]. Гитлер все равно узнает, что французы намерены ничего не делать. После этой бесполезной встречи с Вюйменом у Стелена состоялась такая же встреча с министром авиации Ги ла Шамбром, обмен мнениями с которым оказался еще более разочаровывающим. Затем он возвратился в Берлин. Это была исключительно показательная интерлюдия в предвоенной дипломатической игре.
Зачем Герингу понадобилось вмешиваться таким образом? Он сделал это с целью предотвратить войну или желая увериться в том, что французы будут вести себя спокойно в случае нападения Германии на Польшу? Действовал ли он в сговоре с Гитлером, чтобы отпугнуть французов и британцев от польского фронта, или проводил самостоятельную внешнюю политику? Легче ставить такие вопросы, чем отвечать на них, но многое зависит от правильного понимания того, что происходило во время этих бесед.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
