не вернешься?.. – с тенью надежды в голосе спросил Маркус.
– Могу ли я быть в чем-то уверен? Нет. Все дороги открыты. Какая-нибудь да окажется кружной… Но насколько длинны ее петли?.. Один умный странник рассказал мне притчу о жителях далекого острова. Им было предсказано: кто из них пойдет по прямой – немедля умрет. С тех пор они вынуждены вечно ходить по кругу. Потому не мучай себя, выигрывая лишнюю долю часа, ступай к себе.
Маркус повиновался. Ушел, сгорбившись.
Ротмунд сделал глубокий вдох, задержал воздух и выпустил со свистом и прерывистым рыком через полуоткрытый рот. Ни о чем не жалел. Ничего не чувствовал. Ровное, тихое, белое бесчувствие. Равнодушие. Пусть. Зато он готов к битве. И он выстоит. Неспешно принялся облачаться в доспехи. Солнце клонилось на закат.
***
Еле дождавшись смены в восемь, старшие офицеры из охраны городских ворот втихаря потянулись в питейные заведения. Часом позже туда снарядились служивые рангом пониже. К десяти на улицы высыпал любопытствующий народ: 'Что за праздник? Что отмечаем?' Ремесленникам и люду из других гильдий показалось обидным, что стража скрывает от них повод веселья. Но сердобольные солдаты, естественно, нашлись, и Город узнал, что этой ночью родился король.
Люди ликовали, целовались, поздравляли друг друга, обнимались, кричали: 'Да здравствует король!' Хлопали ставни, из окон высовывались разбуженные горожане, спрашивали, что за шум, и почти тот час же появлялись среди гуляющих. Лаяли без умолку собаки, плакали младенцы, ругались няньки и слуги, ломались двери винных погребов. 'Король! Да здравствует король!'
Маркус сидел в келье, размышлял спокойно и методично. Эмоции отошли на второй план. Действительно, нет резона ломать копья. Оттого ничего не изменится. Ждать смуты?.. Торопиться со строительством?.. Или бежать самому?.. От мыслей его оторвал ор в саду:
– Святой отец, вылезай из хибары!
– Что такое?
– Что же ты, ученый человек, а не знаешь, что сегодня ночью родился наш король?!! – ответила дюжина пьяных голосов.
– Да? За это надо выпить!
Открыл двери настежь, благо, воровать было нечего, выглянул наружу.
– А какого короля? – задал вполне адекватный вопрос. Вопрос поставил (за)гулявших горожан в тупик.
– А, и в самом деле, какого? Эриха? Густава? Вильхольма? Не тебе ли это знать, отче?
– Я земными делами не ведаю.
– А выпить?! – свирепо настоял народ.
– Это с радостью!
– А пойдемте к Ратуше – там архив, спросим у библиотекаря!
Народ с радостью ломанулся на Главную улицу, увлекая Маркуса с собой. Кинув поверх голов взгляд в сторону Замка, заметил силуэт, скользнувший вниз, в Гриву, на перекресток.
***
– Тома? Зашел предупредить, что, возможно, эта ночь у вас будет нескучная. В промежутке между часом и шестью к вам могут ворваться двое парней в черных рясах, раненые. А то и полумертвые. Или прибежит гонец с воплями поскорее мчаться туда-то и туда-то на помощь. Так что спите – вполуха бодрствуйте. Заранее приготовьте саквояж с инструментами. И будьте готовы ко всему, Тома, тут дело серьезное.
– А меня в заблуждение не введут? Если я помогу врагам, то это обернется чем-то трагическим?
– Один из вероятных клиентов будет наш новый знакомый Иоаким, предъявит вам мой перстень как знак права отдавать приказы. Второй – Лазарь, Гончая Инквизиции. Я очень надеюсь, что мои предупреждения излишни, ночь пройдет спокойно и ваша помощь не понадобится.
Хехт помолчал, спросил:
– Не знаете, кому можно доверить важное дело?
– Какое?
– Хотел заказать в столице набор инструментов.
– А как же здешний медник? Сколько помню, вы у него все время числитесь в вернейших клиентах.
– Так-то оно так, да только продукция его, мягко говоря, не высокого качества. Мне нужны стальные посеребренные приборы. И он тут не при чем: Ганц – мастер, я ценю тонкую работу. Дело в материале. Медные инструменты тупятся, гнутся, и от них гноятся раны.
– Уж не хотите ли вы поручить покупку мне? – усмехнулся Юлиус.
– Шутки неуместны. Ваша веселость – знак для меня. Плохи наши перспективы? – в открытую выразил беспокойство Тома.
Ротмунд не стал переспрашивать и делать вид, что не понимает, о чем думает доктор, говоря 'мы'. Потому что по негласной традиции 'мы' – это связанные воедино доброй волей и странными обязательствами, которые взвалили они на себя сами, Тома, Маркус и Юлиус.
– Если Иоаким согласится, за плату, конечно, то он выполнит поручение.
– Вы про инструменты?.. Да, на него можно положиться. Но вы ничего не сказали о нас.
– Вы знаете, я уезжаю. Я ничего не могу вам обещать. Бойтесь быть превратно истолкованным. Заступиться за вас я не смогу, – рыцарь подыскивал нужное слово, признался: – Да, я бегу. То ли от чего-то, то ли вслед за чем-то.
– Навсегда?
– Моя жизнь много длиннее. Ни вы, ни мой добрый друг – вы можете не увидеть моего возвращения в Ротебург.
***
Смеркалось. На башне Ратуши пробило раз, другой. Тьма сгустилась и заполнила тягучей массой пространство. Лазарь с неудовольствием плотнее подоткнул тоненькую мантию за пояс, дыхание облачком тумана вырвалось изо рта. Слабое передвижение в темноте. Ни звука. Кто-то, пригнувшись, прячась за надгробиями, пробирается к стене.
Лазарь все же вздрогнул, когда сзади крепко и тяжело ладонь легла на плечо, обвязанное белой, кровяной тряпицей. Посланник Инквизиции дотронулся до этой узкой и холодной ладони. Луна, своевременно вышедшая из-за туч, осветила рубиновый перстень с вензелем 'Ю.Р.' и, словно тени предков из древних легенд, выступивших из-за камней некромантов. И труп у ног наших авантюристов.
Лазарь, хоть и был не робкого десятка, не смог сдержать инстинктивного желания бежать прочь, пока не поздно. В голове – страшный беспорядок, сердце взбесилось и готово разодрать изнутри грудь. Если бы не свирепый хищник, грозно стороживший Лазаря, сорвался бы, наделал шума и провалил задание Великого. Но нет – он не позволит себе доставить хитрецу удовольствие утвердиться во мнении о собственном превосходстве. Про себя, в уме, Лазарь именовал рыцаря Ульша не иначе как 'зверем'. Успел еще кратко обратиться к Всевышнему и Всеблагому, а из рядов некромантов выдвинулись трое.
– Приветствуем вас, братья, – сказал крайний справа. – Мы удивлены и рады видеть вас в здравии.
– Признаться, я сам удивлен, – не нашел, что поумнее ляпнуть, Лазарь. 'Вдохновенно лгать' – значилось в письме Ротмунда, который Посланник обнаружил этим утром у себя на постели. Приободрился, и понеслось: – Я ведь умер. Я ничего не помню. Не помню даже, как меня зовут. А вы кто?
Некроманты переглянулись. На этот раз вышел средний.
– Братья, скорбь затмила наши души! Печально слышать, что вы потеряли память…
– Это я – память, а другой брат – речь, а третий так
