торговцев пушниной и был одним из главных спонсоров, когда искали жертвователей для приобретения «в доверительное управление еврейской нации» первого еврейского кладбища в районе Нью-Боуэри. Его сын Авраам Хаим де Люсена стал вторым раввином общины «Шеарит Исраэль» и смог позволить себе большой и комфортабельный дом из камня — признак высокого статуса — с видом на гавань.
Ассер Леви, «родственник» Моисея Леви, рассказал похожую историю успеха. Через шесть лет после прибытия на Манхэттен на корабле «Сент-Чарльз» он получил лицензию мясника. К 1678 г. он достаточно преуспел, чтобы построить скотобойню у водных ворот в нижней части Уолл-стрит, а рядом с ней открыть таверну. Таверна Леви была популярным местом, поскольку ее владелец был радушным человеком, который к тому же предоставлял небольшие кредиты. Неподалеку стоял солидный дом Леви. В 1671 г. Ассер Леви одолжил лютеранам достаточно денег для строительства их первой американской церкви. Он владел землей, на которой была построена первая синагога, и помогал поддерживать общину, не взимая с нее арендной платы. Когда Ассер Леви умер в 1682 г., его имущество было оценено в 53 фунта стерлингов наличными, а также значительные земельные угодья и большое количество товаров, которыми он торговал в качестве подработки, включая шкуру выдры и 504 еврейские арфы.
Еще более важным достижением Ассера Леви было то, что он сумел создать первое зафиксированное в Америке деловое партнерство с неевреем, взяв в бизнес по производству скотобоен, таверн и еврейских арф некоего Гаррета Янсона Рооса (Garret Janson Roos). Поскольку в городе было всего шесть лицензированных мясников, каждый из них должен был принести присягу. Мистер Роос принес присягу «на вере христианской». А вот г-н Леви принес «присягу, которую принято давать у евреев», и получил специальное разрешение «на освобождение от убийства свиней, так как его религия не позволяет ему этого делать». Руководителем отдела по убийству свиней стал г-н Роос.
Должно быть, казалось, что золотая эра, которой евреи наслаждались в средневековой Испании, вот-вот вернется в новый мир. Другие семьи поднимались к богатству и известности, а вместе с ними и к респектабельности. Семья Гомесов, торговцев пшеницей, соперничала по значимости с Леви и де Люсенами, и когда сын Гомеса женился на Ребекке де Люсена, дочери Авраама Хаима де Люсена, это считалось браком двух ведущих американских семей, принадлежащих к высшему слою общества. Гомесы также женились на Леви и де Леонах, Нунесах и Хендриксах. В 1729 году Гомесы стали первыми евреями, которые стали рекламировать свою продукцию в каком-либо масштабе, и крошечный еженедельник New York Gazette опубликовал следующую заметку:
Все лица, которым весной или летом понадобится хороший каменный лайм, могут получить его в том количестве, которое им понадобится, у Льюиса Гомеза в городе Нью-Йорке по разумной цене».
«Вы заметили, — заметил один из Натанов в связи с этим объявлением — ведь Натаны тоже происходят от Гомесов, — каким прекрасным английским языком пользовалась наша семья даже в те времена».
7. «ГОМЕС, ЛУК НАЧИНАЕТ ПАХНУТЬ!»
«Они ходят с высоко поднятой головой», — сказал один современный писатель о членах крошечной (возможно, сто семей в десятитысячном городе) еврейской общины Нью-Йорка XVIII века. «Эти самые спесивые из избранных людей должны считать себя князьями земли». Возможно, они также шли с некоторым чувством облегчения. Ведь в то время как семьи, подобные Гомесам, находили возможность процветать в новом мире, из-за океана до них доходили мрачные и пугающие слухи — рассказы раввинов в синагоге о том, что пришлось пережить евреям, решившим остаться в Испании и Португалии. На протяжении всех этих инквизиционных лет в сознании каждого американского еврея глубоко сидело понимание того, что происходит с его родственниками и единоверцами на земле, которую евреи называли Сефарадом. Это было неприятное осознание, поскольку те, кто избежал инквизиции, не могли ничем помочь тем, кто ее не избежал.
А если инквизиция начиналась, то остановить ее, казалось, было невозможно. Почти четыреста лет она росла, как злокачественная болезнь, и когда, наконец, умерла, смерть ее была медленной, тяжелой и мучительной. Она была основана в 1479 году, а последнее публичное сожжение состоялось в 1781 году, но и на этом инквизиция не закончилась. Казни продолжались под руководством Священной канцелярии вплоть до 1826 года. Последним был повешен молодой валенсиец, который во время публичной молитвы вместо положенного «Ave Maria» произнес кощунственное «Слава Богу» — свидетели клялись, что слышали его. Его тело раскачивалось на площади мэра, чтобы все видели.
Фактически только 15 июля 1834 г. испанская инквизиция была официально отменена. Но эдикт о высылке остался в силе, и в течение многих лет после этого в прессе и с кафедры звучали призывы «восстановить нашу любимую инквизицию». Даже к 1890-м годам, когда американцы, кажется, весело танцевали в Sherry's и смеялись над выходками бриллиантового Джима Брэди, испанские фанатики требовали вернуть им инквизицию, а страна, похоже, не понимала, что в ходе своего долгого и трудного процесса инквизиция полностью разрушила Испанию, лишив ее всех ярких перспектив, которые она когда-то имела в годы конкистадоров.
Но инквизиция не умерла, несмотря на то, что в ее основе лежала неосуществимая концепция. Она с фанатизмом взялась за дело, которое нельзя было сделать, за стирание того, что нельзя было стереть, за создание того, что нельзя было создать, за решение проблемы, окончательного или хотя бы частичного решения которой не существовало. Инквизиция, в силу природы породивших ее видений, была бесконечной, и поэтому, когда наступил конец, Испания лежала измученная, истощенная и бессильная.
Апологеты инквизиции и защитники Изабеллы, которая ее учредила, отмечают, что идея инквизиции не была первоначальной для Испании, что испанский вариант был основан на более раннем итальянском, а наказания, которые она применяла, были не более жестокими, чем в других странах того времени. Метод изгнания не был новым. В Англии в 1290 г. евреи были изгнаны из страны на том основании, что они пытались заманить недавно принявших христианство обратно в «блевотину иудаизма». Говорят, что инквизиция была необходима потому, что евреи настолько проникли в испанскую жизнь, что их нужно было удалить, и что с самого начала еврею было ясно, что переход в другую веру избавит его от возможности преследований. Кроме того, утверждается, что евреи, честно признававшие свой иудаизм, никогда не подвергались убийствам, пыткам, тюремному заключению или какому-либо жестокому обращению. Признание себя евреем приводило лишь к тому, что человека лишали имущества, банковского счета и высылали из страны. Но ужасным фактом инквизиции, независимо от ее происхождения и методов,
