всей демократии. Дан был уверен, что возможный отказ большевиков от соглашения отколол бы от них большие массы рабочих, их восстание стало бы чисто солдатским, а это неминуемо привело бы к гибели власти большевиков, державшихся лишь на чувстве страха, внушаемого террором[176].
От большевиков в переговорах участвовали Л. Б. Каменев и Д. Б. Рязанов. Они согласились на расширение базы правительства и даже возможном исключении из его состава Ленина и Троцкого. В качестве главы нового правительства назывались В. М. Чернов и Н. Д. Авксентьев. Однако разгром под Петроградом 30–31 октября казачьей дивизии под руководством генерала П. Н. Краснова привел к тому, что большевики прервали переговоры с Викжелем. Реальная возможность реализации демократической альтернативы была вновь упущена.
Меньшевики-интернационалисты в своем обращении «Ко всем!» выявили причину нежелания большевиков идти на компромисс. Большевики были готовы пойти на создание однородного правительства при условии, что оно будет ответственно перед ЦИК, т. е. перед большевистским большинством. Складывалась ситуация, когда даже при вхождении социалистов в правительство существенной роли они не играли бы в силу объективных причин. Большевистскую политику не принимала большая часть крестьянства и городской бедноты, часть армии на фронте, следовательно, не имея широкой поддержки, правительство ничего не смогло бы сделать. Единственный выход интернационалисты видели в пропорциональном представительстве всех социалистических партий в создаваемом правительстве при опоре его на рабочие и солдатские Советы, на крестьянские Советы, на городские думы, на фронтовые организации и на профсоюзы. Только такое правительство имело бы полное доверие, так как ни одна партия не преследовалась, все бы находились в равных условиях, и это гарантировало бы политическую стабильность, а следовательно – решение общенациональных задач.
Характеризуя большевистский режим, в обращении «Ко всем!» Ю. О. Мартов указывал на то, что он ничего общего с классовой диктатурой не имел; политика, проводимая большевиками, вела только к подавлению пролетариата, а не к превращению его в гегемон революции[177]. Методы осуществления социализма на российской почве носили анархистский характер и ничего общего не имели с демократическим социализмом[178]. С доктринальной точки зрения социализм – это не отрицание индивидуальной свободы и индивидуальности, а высшее их воплощение, в то время как большевики вкладывали в понятие социализма совершенно иную сущность, пытаясь подменить его идеи «стадностью» и «нивелировкой», присущих коллективизму. Выступление большевиков Мартов охарактеризовал как «окопный квазисоциализм», основывающийся на всестороннем опрощении жизни, что, в свою очередь, дискредитирует саму идею социализма[179]. Следовало организовывать отпор политическому террору, предпринять всевозможные меры для достижения компромисса и последующего восстановления гражданских свобод, государственного контроля, регулирования промышленности и торговли.
Мартов отрицательно отнесся к идее вхождения меньшевиков во ВЦИК, мотивируя это тем, что, во-первых, весьма сомнительной была возможность какого-либо влияния на ЦИК; во-вторых, ЦИК готовил разгон Учредительного собрания, меньшевики не могли принимать в этом участие; в-третьих, большевики должны были заявить о своей готовности передать власть Учредительному собранию, но они этого, безусловно, не сделают; в-четвертых, линия Ленина ничего общего с марксизмом не имела. Понятие класса, присущее социал-демократии, заменилось эсеровским; народ, следовательно, оторвать левых эсеров от большевиков не удастся[180].
Историческая роль меньшевизма виделась мартовцами в необходимости преодоления раскола между пролетариатом и мелкой буржуазией. Чтобы достигнуть соглашения между двумя этими классами, следовало, по мысли Мартова, решить две проблемы: во-первых, помочь преодолеть тяготение мелкой буржуазии к низовым элементам, с одной стороны, и страх перед пролетарской стихией, с другой; во-вторых, «излечить пролетарские массы от социального утопизма и анархических тенденций, прививаемых большевиками»[181].
Первые глубоко теоретические размышления по поводу октябрьских событий Мартов изложил в своем письме к П. Б. Аксельроду, где впервые заявил, что переворот не был случайностью, а был «подготовлен всей предыдущей эволюцией»[182]. Переломным моментом стал Корниловский мятеж, который обнажил, во-первых, ожесточение имущих классов против революции; во-вторых, подтвердил внутреннее разложение коалиции и тупиковость проводимой ранее политики; в-третьих, мятеж окончательно дезорганизовал армию.
Мартов отметил, что уже на Демократическом совещании идея однородного демократического правительства могла быть реализована, но в силу того, что доминировала линия Церетели – Дана, возможность была упущена. С этого момента начался катастрофический переход масс к Ленину.
Мартов видел два возможных варианта развития событий: либо ленинская авантюра, пройдя через фазу террора, приведет к термидорианскому перерождению, либо возникшие трудности заставят большевиков понять, что не пролетариат совместно с солдатами, а лишь при сотрудничестве нескольких общественных сил: пролетариата, демократической мелкой буржуазии и интеллигенции – могут быть решены назревшие проблемы, включая передачу власти социалистической коалиции, где большевики тоже будут представлены[183].
Несмотря на то, что пролетариат пошел по «ложному пути», Ю. О. Мартов считал невозможным участие РСДРП(о) в его разгроме.
Оценивая переговоры с Викжелем, Мартов отметил, что занятая большевиками позиция явилась всего лишь тактическим шагом с целью выиграть время, а отнюдь не стремлением разрешить кризис мирным путем.
В связи с тем, что события Октября выдвинули на первый план необходимость решения общенациональных задач; во-вторых, Объединительный съезд не решил вопрос о нормально функционирующей партии, а также тот факт, что меньшевики считали себя единственно пролетарской партией, свободной от авантюристических увлечений, ЦК РСДРП(о) решил вместо очередной конференции провести Чрезвычайный съезд. Он проходил в Петрограде с 30 ноября по 7 декабря 1917 года. Нужно было выработать тактическую и стратегическую линию партии: либо идти на соглашение с большевиками с целью организации однородной демократической власти при определенном давлении на них, либо стать непримиримой оппозицией. Как считал Мартов, близился созыв Учредительного собрания и следовало расставить все точки над «i»[184].
РСДРП(о) в лице своих лидеров Ю. О. Мартова и Ф. И. Дана восприняла октябрьское выступление большевиков как удар в спину революции[185]. Ю. О. Мартов на Чрезвычайном съезде РСДРП отметил, что октябрьские события нельзя назвать контрреволюцией, но «это может быть прологом контрреволюции»[186]. Он опасался, что скачок в социалистическую революцию, предпринятый большевиками, мог привести к краху революционных преобразований начала 1917 г. Форма осуществления Октябрьского переворота напоминала Ю. О. Мартову скорее черты анархистской, а не социалистической революции[187]. Меньшевики-интернационалисты накануне съезда признали «великое политическое поражение» своей партии 25 октября, отметив ошибки партийного руководства, его колебания, стремления к механическому сохранению единства партии[188].
Ю. О. Мартов, будучи лидером интернационалистов, в свете последних событий приобрел значительный вес в партии. Именно его идеи стали определяющими в ходе обсуждения основных вопросов. В принятых на съезде резолюциях слышалась тональность, присущая Мартову. Он был идейным вдохновителем основного массива принятых на съезде документов и самой тактической
