ситуация! Вместо того чтобы дома лежать, восстанавливаться, я, сев даже не на байк — в такси! — прикатил в центр, понаблюдать за голубками.
Вздохнув, я пробежался глазами по залу и вернулся к сладкой парочке. Поморщился от средней степени головной боли, причиной которой была совершенно бессонная ночь, и сделал еще один глоток сока из стакана. Голова раскалывалась, виски пульсировали при каждой попытке сосредоточиться на одной точке, а я упрямо смотре на нее — дерзкую, языкастую стервочку, вытеснившую все мысли из моей головы и занявшую там чересчур устойчивую позицию, настолько, что, даже закрывая глаза, я видел ее, улыбающуюся и смущенно опускающую взгляд рядом с этим мачо недоделанным. Тоже мне, мечта всех девок на деревне. Я не помню уже, когда в последний раз хоть кто-нибудь пробуждал во мне такой бурный коктейль эмоций, когда в последний раз хотелось придушить и в то же время…
Нельзя так, я это мозгом своим, не слишком здоровым, понимал, все же пари я просрал однозначно и не по-мужски вообще сейчас поступал, не говоря уже об отношении к другу. Все честно было и я — тот, кто должен был отступить, наступить себе на горло и, сцепив зубы, принять позорное поражение. Ведь предложение в очередной раз погонять на спор от меня исходило. Я до сих мор не могу понять, какого черта на меня нашло и чем стервозина мелкая меня зацепила, но и просто отойти в сторону не могу и, возможно, только возможно, дело совсем не в задетой гордости.
Я к выводу этому, абсурдному по всей своей сути, пришел, лежа на больничной койке, в одноместной палате и таращась на тоскливо-белый потолок. А перед глазами то и дело возникала она — стервочка дерзкая. И ведь ни черта поделать не мог, она словно опухоль раковая, как бы прозаично это ни звучало, въелась в мозг, метастазами расползлась по телу, заполонила внутренности. А я с ней даже бороться не в состоянии. Значит не надо бороться, значит надо получить. Клин клином, как говорится. Получу свое и успокоюсь.
Размышляя над причиной сложившейся ситуации, я вновь остановил взгляд на стервочке, а она, словно почувствовав мое пристальное внимание, улыбнулась Ромычу и перевела взгляд на зал. Несколько секунд, пара оглушающих ударов сердца и наши взгляды сцепились в бессильной борьбе. Я смотрел на девчонку, в миг прекратившую улыбаться, и кайфовал отчего-то. Потому что нехер ей ему улыбаться.
Я усмехнулся, продолжая удерживать взгляд. Не замухрышка она, нет, это я погорячился, конечно. Симпатичная, есть в ней что-то притягивающее взгляд. Я полночи вспоминал нашу с ней первую встречу в том Богом забытом райончике. Что-то щелкнуло тогда внутри, какая-то странная потребность развернуть байк и рвануть навстречу негодующе размахивающей руками девчонке. Я не задумывался даже, не размышлял, просто рванул, остановился на смешном от нее расстоянии, коня своего на заднее колесо поставил, не понимая, чего добиться пытался, то ли восхищения, то ли испуга. И не получил ни того, ни другого. Зато надолго запомнил вспыхнувший яркой искрой гнев во взгляде дерзкой девочки, и даже обомлел немного. В себя пришел, когда она рот свой открыла и речь ее, не слишком сладкая, ядом полилась.
И вчера, в универе, стерва языкастая меня снова уделала. Член у меня маленький. Можно подумать, она проверить успела, оценить. Но успеет, все равно так, как я захочу будет. Оценит, насколько немаленький, со всеми практическими последствиями.
— Только не говори, что лимонадику пришел попить, — меня из размышлений о планах наполеоновских выдернул голос друга, раздавшийся так близко, что я от неожиданности поперхнулся. Ромыч меня даже по спине демонстративно похлопал, да так, что я чуть было собственные легкие не выплюнул. Рука у него тяжелая.
— Да харе, — толкнув друга в грудь, я отложил бокал на барную стойку и, бросив взгляд на Ангела, упрямо, с вызовом уставился на Ромыча. В кровь моментально выплеснулась изрядная доля адреналина, полилась по венам, забурлила в крови, у меня даже колено ныть перестало, а оно почти сутки ныло.
— Что тут делаешь? — нарочито спокойно поинтересовался друг, правда, не забыв сжать кулаки, будто бить собирался. Ну попробуй-попробуй. Я может и покалеченный, а люлюй нахерячить могу отборных, правда, отхватить я тоже могу знатно.
— Сок пью, не видишь? — усмехнувшись, я кивнул на полупустой бокал, покоящийся на барной стойке.
— Больше нигде не наливали? — не без иронии в голосе продолжил Ромыч.
— Апельсинового не было, — я продолжал упрямо смотреть ему в глаза, он в свою очередь достойно выдерживал взгляд. Почти физически я ощущал возникшее между нами, заискрившее в воздухе напряжение. Ни один из нас не собирался сдаваться, я это знал, Ромыч только теперь понял.
— В супермаркет сходить не пробовал?
— А я свежевыжатый люблю, — я пожал плечами.
— Здесь он из коробки, с водичкой разводят.
— Да? А я думал натуральный, на вкус, как настоящий, — строить из себя кретина все же не лучшая стратегия, но я зачем-то продолжал дурака валять. То ли забавляла меня разгневанная морда лица напротив, то ли просто реакция такая, защитная.
— Жек, может хватит? Мы же договорились, я честно выиграл, — он посерьезнел как-то быстро, на меня с укором во взгляде глянул.
И, наверное, вот где-то на этом моменте, в каком-нибудь сопливом кино у героев совесть просыпается, а моя… Моя благополучно спала, и глазом не моргнув. Не чувствовал я вины, умом все понимал, конечно, а вины не чувствовал.
— Честно, — я кивнул согласно, — но я передумал.
Он почти никак на мои слова не отреагировал, только взглядом таранить продолжил. Потом, покачав головой, заговорил наконец.
— Уверен?
Я промолчал. Не люблю я долгие пафосные диалоги. Все что надо, я уже сказал, честно выложил правду на стол. А правда в том, что стерва эта меня чувствовать заставляет, и есть в ней что-то, что приглушает во мне раздирающую, ноющую боль внутри. Я, наверное, впервые со дня смерти матери, вообще хоть что-то, кроме адской тоски почувствовал.
— Эгоист ты, Жек, только я тебе уступать в твоих хотелках не собираюсь. Она со мной будет, — его тон сквозил издевкой.
Я сам не понял, как с места подскочил, позабыв о травме. Боль прострелила тело, от колена и, казалось, до самого мозга. В глазах потемнело, в виски ударил оглушительный грохот собственного пульса.
— Сука, — прошипел я сквозь стиснутые зубы,
