под угрозой смерти.
Помимо этого одеяния, спереди свисавшего до колен и украшенного изумительной вышивкой, на женщинах имелись хозяйственные пояса, на которых висели сумочки, кинжалы в ножнах и, вообразите себе, какие-то палочки и полотенца. Они также любили пользоваться бижутерией, чуть ли не сгибались под тяжестью множества украшений, колец, гребней, браслетов для рук, шеи и ног. Все эти вещи были сделаны из золота с серебром, а также из материалов, напоминающих слоновую кость и кораллы. Больше всего меня поразила изысканность работы. Хорошо тут кто-то ювелирничал, чудесные руки. Думается, что такая работа ценилась выше самого материала. Справедливость моей догадки подтверждало то, что среди этих украшений были вещи из обычной кости, но такой же тонкой резьбы. Я позавидовал: молодцы, ничего не скажешь.
На столе лежал хлеб, не похожий на тот, что я ел вчера. Было какое-то блюдо из печеного мяса и яиц, несколько кушаний, не сопоставимых ни по виду, ни по вкусу с известными мне, вроде мокко без пенки, но кубиками. Были и уже знакомые — мед и молоко. Не знаю, каким надо быть привередой, чтобы среди всех этих угощений не найти ничего себе подходящего по виду и вкусу. Правда, я подумал о котлете… Сглотнул. Ни черта, когда на одной чаше весов лежит миновавшая тебя вчера погибель, а на другой — полноценная жизнь там, где котлеты в принципе, очевидно, не водятся, умный человек, как правило, от котлеты откажется.
Женщины оживляли застолье тем, что по очереди пытались завести со мной светскую беседу. Ну… так, как они это понимали. В основном занимались тем, что пробовали засунуть руки за меховой отворот моего комбинезона в попытке понять, где у меня кончается одежда и начинается кожа. Занятие их так веселило, что временами я тоже не мог удержаться от заразительного смеха: прыскал, как школьник. Наконец одной из них пришла в голову просветительская мысль — обучить меня языку. Сначала она показала на себя и произнесла голосом глуховатым и трепетным, как папиросная бумага: «Зуро», потом на подругу: «Алзо». Тут и мужчины присоединились. Вскоре я уже знал, что того, кто вчера первым заговорил со мной и был, вероятно, хозяином дома, звали Дьюран, а двух остальных, быстроглазых, — Олтар и Камлот.
Не успел я выучить несколько слов и названия некоторых блюд, стоящих передо мной, как завтрак закончился, и мужчины повели меня наружу. Выгулять, как я это понял. Ну что сказать, просто пошел по мостику. А впечатление такое, будто участвовал в этнографическом шоу. Мой вид вызывал большой интерес у прохожих, те страшно радовались. Как я догадался, мой тип внешности не встречается на этой планете. Судя по жестам и взглядам, серо-голубые глаза и светлые волосы вызвали у древожителей столь же оживленные комментарии, как и мой наряд.
Нас частенько останавливали любопытные приятели моих спутников, но ни от кого из них не исходило неприятия или угрозы, никто не хотел выкачать мою кровь. Я представил себя на их месте и понял, что вел бы себя точно так же, как они. Местные жители отличались грациозной красотой и какой-то особенной свойственной им всем вдумчивостью, будто они веками носят в себе какое-то давно им причиненное зло, с которым принуждены жить. Двигались плавно, не делали резких жестов, разговаривали приглушенными, богато интонированными голосами. Хотя ни старика, ни ребенка я так среди них и не заметил — может, их на улицу не выпускали или боялись, что те навернутся со ствола.
В конце концов мы подошли к тако-о-ому дереву, что я не поверил своим глазам! Не меньше пятисот футов в диаметре… Оно могло быть деревней, урочищем. От переходного отверстия оно на добрую сотню футов вверх и вниз было напрочь лишено сучьев, усеяно окнами да дверями и окружено широкими балконами и верандами. Невероятная изобретательность! У широкого прохода, покрытого искусной резьбой, стояли милые, вооруженные до зубов люди, все до одного — красавцы. Смотрели, голубчики, тоже милостиво, изучающе. Мы остановились для беседы, и Дьюран очень долго говорил с одним из них, называя его Тофаром.
На шее Тофара висели ожерелье и металлический диск с иероглифами по кругу. Во всем остальном он ничем не отличался от других, был так же корректен, как все, детально разглядывал меня с головы до ног, не прикасаясь к оружию. Затем они с Дьюраном прошли внутрь, а все остальные продолжали осмотр, обсуждая нечто с Камлотом и Олтаром.
Я в это время успел хорошенько рассмотреть искусную резьбу, украшавшую широкую дверь. Тут были изображены картины на исторические темы. Различные фрагменты отображали важные события в жизни какой-то династии или целого народа. Ни одной змеиной головы на тонкой бордовой шее. Ни дикого взора. Ни лопаточных пик, ни намека на какое-нибудь чудовище из событий багрового ряда я не встретил. В картинах не было признаков гротеска, типичных для продуктов художественного творчества землян в произведениях подобного рода. Только границы, отделяющие один сюжет от другого, носили весьма условный характер. Я все еще наслаждался прекрасными произведениями резьбы по древесине, когда вернувшиеся Дьюран и Тофар пригласили нас за собою, внутрь дерева.
Мы широкими коридорами прошагали через анфиладу просторных комнат, удивительных тем, что они были выдолблены в стволе не мертвого, а живейшего древа. Затем по великолепной лестнице спустились в другой ярус. Помещения, расположенные по окружности ствола, освещались светом из окон, а внутренние комнаты и коридоры — такими же сосудами, что и в доме Дьюрана.
С лестничной площадки мы сразу попали в просторное помещение, охраняемое двумя воинами с копьями и мечами.
Там за большим столом у окна сидел широкоплечий человек с грустными глазами и очень гордым подбородком. Его волнистые волосы были зачесаны назад. Я не увидел в них седины, но в его лице и во всем облике ощущалось изрядное количество и жизненного опыта, и воли, и силы, и еще скажу — какого-то масштаба. Мои провожатые почтительно остановились в дверях, дожидаясь, пока человек с крупными глазами цвета лесного ореха не заговорит с ними. Когда он наконец заговорил, не обращая на меня никакого внимания, мы пересекли комнату и встали рядышком, плечо к плечу, с другой стороны стола. Я тоже как-то проникся важностью момента. Неизвестно, что спровоцировало это — внешность ли владельца стола, дыхание какой-то значимости или то необъяснимое волнение, которое всегда испытывашь, встречая экстраординарного человека.
По-прежнему не глядя на меня, он приветливо заговорил с моими спутниками, называя их по именам. Те, отвечая, в конце каждой фразы произносили короткое слово «Джонг». Означало оно, я
