class="empty-line"/>
* * *
Сарай-Бату поразил Зою Васильевну. Была полная иллюзия, что ты попал в средневековый восточный город.
Двухэтажные глинобитные дома лепились друг к другу и образовывали улочки настолько узенькие, что можно было при желании перекинуть доску из окна какого-нибудь дома в окно дома, расположенного напротив, и по ней сходить в гости, если бы в голову кому-то пришла такая блажь.
На широкую площадь выходил фасад ханского дворца, изукрашенный цветной мозаикой. Самого дворца не существовало как такового, сразу за фасадом тянулся кирпичный, обмазанный глиной забор. Киношная экспедиция была, видимо, ограничена в средствах, и дворцовые сцены снимались, скорее всего, в павильонах.
Правда, в некоторые дома можно было зайти. Видимо, там снимали какие-то эпизоды. Но комнаты были небольшими, так, каморки.
Даже резервуар с водой, вроде бассейна, имелся на площади. Из него, как объяснил экскурсовод, вода по глиняным трубам подавалась во дворец. На резервуаре уже лежала печать современности – в мутно-зеленой воде плавали пластиковые бутылки и занесенные ветром полиэтиленовые пакеты. Как говорится, «здесь был Вася!»
Даже восточный базар имелся, и много чего на нем продавалось: от сувенирных монет «под древность» и шкатулок вроде той, что видела Зоя Васильевна в юрте шамана. Но были здесь и шкатулки – настоящие произведения искусства, из обливной керамики. Лежали на самодельных прилавках горы фруктов и овощей, пирожков, чебуреков и кайнаров с пылу – с жару. Здесь делали свой маленький бизнес предприимчивые жители близлежащего Порохового.
Зоя купила одну шкатулку и несколько монет для родного музея. Шкатулку выбрала подешевле, но с резьбой, как у шамана. Шкатулку-копилку.
Она смотрела во все глаза и слушала, развесив уши. Экскурсовод Тахир, студент-историк четвертого курса педуниверситета, прекрасно знал свое дело. Это было для него чем-то вроде летней практики, вместо смены в детском лагере отдыха.
Она старалась запомнить как можно больше, перенять какие-то приемы, которые могли пригодиться ей в дальнейшей работе, и тут же грустно напоминала себе, что дальнейшей работы-то и… не будет.
«Если Аллах закрывает одну дверь – он открывает тысячу других», – усмехнулась она с иронией. Как же, как же…
Все это время в поле ее зрения не наблюдалось Анжелы. Та как в воду канула, даже удивительно. Ну да, надобность в компаньоне отпала. Жорик тоже куда-то запропал. Уж не вместе ли они? Утешает даму в ее печали. Кстати, а где Вольдемар? Надо же, и он тоже задком-задком дистанцировался от негустой толпы внимавших Тахиру, а затем направился к городским закоулкам, разбегавшимся от площади.
Александр Владимирович, вручив своих овец новому пастырю, сразу отбыл в чайхану, наказав через час подтягиваться к автобусу. Тахир же, изложив положенный текст и ответив на немногочисленные вопросы, разрешил экскурсантам побродить по городу, купить сувениры, перекусить. Группа вокруг него начинала рассеиваться.
И тут раздался крик.
Это была полифония, женское многоголосие. Потому как звучали одновременно визг, вопль, истерический рев сразу нескольких дам.
Экскурсанты, впавшие в первые секунды в ступор, наконец отмерли и понеслись на звук. Вопль не прекращался, он сигнализировал о беде.
Тахир бежал впереди, сознавая лежавшую на нем ответственность. Чуть-чуть отставала от него неизвестно откуда взявшаяся Анжела. Судя по скорости и спортивной злости, с которой она отпихивала наступавших ей на пятки экскурсантов, в свои давно минувшие школьные годы она занимала призовые места по спринтерскому бегу и многоборью.
Они с Тахиром поделили первое место, поскольку достигли источника звука одновременно. Сирена смолкла, но через минуту вновь раздался вопль – отчаяния.
Новый крик был одинокий, и Зоя Васильевна признала голос Анжелы. Видеть её Зоя пока не могла, она на ослабевших ногах трусила позади бегущей толпы. Сердце норовило выпрыгнуть из груди, дыхание прерывалось, и она уже совсем, было, решила сойти с дистанции, когда раздался этот крик.
Пришло второе дыхание. Рванув вперед с вновь пробудившимися силами, Зоя достигла финиша как раз в тот момент, когда из каморки какого-то средневекового, надо полагать, ремесленника вывалилась процессия. Четверо мужчин выносили за ноги и плечи мужчину пятого, и этот пятый был – Вольдемар. Окровавленная голова его бессильно моталась.
Зоя Васильевна, не в силах этого видеть, поспешно отвела взгляд от окровавленной головы.
Вольдемара понесли в тень дворцовой стены. Правая рука его свесилась с груди и бессильно волочилась по земле. Анжела, наконец, догадалась и стала поддерживать голову мужа, не переставая голосить. Экскурсанты небольшой молчаливой свитой двигались следом.
Отставшая от процессии Зоя Васильевна заметила на рыжей утоптанной земле махонький предмет. Нагнулась и подняла круглый желтоватый кусочек металла с неидеально ровными краями.
Хотела отбросить, но, поколебавшись, сунула в карман. Это было похоже на псевдодревнюю монетку, из тех сувенирных, которыми торговали с лотков местные коробейники. Авось пригодится родному музею…
Если все станут умными, некому будет коров пасти
Ночь казалась бесконечной. При том, что легла Зоя Васильевна поздно, а уже в три начинало светать. Привезли их в десять вечера, Зое Васильевне даже пришлось заказывать такси, чтобы добраться от «Энергии» на свой правый берег.
Голову распирало от мыслей. Она уж и слонов считала, и корвалолчику приняла – без толку. Да еще с недавних пор соседскую лавочку облюбовала пришлая молодежь (своей-то на их улице уже и не осталось, одно старичье). Тинейджеры не слишком церемонились с аборигенами: их здесь не знали, и сакраментальное «а вот я твоим родителям скажу!» звучало неубедительно.
Да и кого сейчас можно припугнуть этой фразой? Так же, как и другой: «сейчас в полицию позвоню!». Обе стороны прекрасно понимали, что угроза чисто теоретическая, никто никуда не позвонит. А хоть и позвонит – никто не приедет. Вот когда убьют, как говорится…
Кто-то терзал гитарную струну, остальные, разгоряченные пивасиком, а может и чем покрепче, орали дурниной. Настолько не в лад, что даже было не разобрать, то ли рэп, то ли зэковский шансон. С истерическим визгом тормозов подъезжали и отъезжали машины друзей, тогда хор смолкал и звучал демонический ржач, а из динамиков автомобилей доносилось «бам-бам-бам» ударных, неумолимо проникающее сквозь положенную на голову подушку.
С соседской крыши доносилось бельканто зоиного кота Лёхи, вызывающего на рандеву соседскую Муську. Когда у Муськи наступала пора любовных томлений, она выводила: «Наум-м-м! Наум-м-м!» У Лехи получалось «Мавр-р-ра! Мавр-р-ра!».
Бельканто его начиналось с высокого шаляпинского баса, а заканчивалось высочайшими нотами Карузо. Вопли его израненного сердца были нескончаемы и безответны: либо Муська на этот раз не отвечала взаимностью, либо ее хозяйка – соседка Люба – не пустила кису на ночную прогулку. Как будто это была
