себе хоронят меня, значит, еще поживу, есть такая народная примета.
В отряде мало кто знал о том, что Шумадинец бежал из-под расстрела. Он не любил вспоминать этот случай, едва не ставший для него трагедией. Все плохое, что было в его жизни, он стремился забыть, стереть из памяти. Слишком много было текущих дел, чтобы предаваться воспоминаниям. Работы было столько, что он порой забывал свое подлинное имя, будто его никогда не было. Да и немудрено, ибо каждый, кто вступал в отряд, брал себе кличку. Это было вызвано тем, чтобы по возможности уберечь семьи партизан от репрессий оккупантов и их прислужников.
Семья комиссара жила в селе Орашац под Букулем. Уже много лет он был оторван от нее. Комиссар принадлежал к той части пролетариата, которая уже пускает корешки в городской почве, но главным корневищем еще сидит в деревне.
Комиссар, подлинное имя которого было Никола Стойкович, а кличка — Шумадинец, был известен тем, что его предки были активными участниками первого сербского восстания против турецкого ига.
Когда Карагеоргий Петрович[13] в 1804 году собрал свою дружину, то среди других повстанцев находились и два брата Стойковича. Вскоре один из них, прапрадед Шумадинца, был объявлен воеводой Орашаца и стал грозой турок. Он погиб в бою, когда ему было уже свыше шестидесяти лет, и оставил после себя восемь сыновей — восемь воинов. В подушной книге усопших, которые ведутся во многих сербских семьях, у Стойковичей записано, что дед Шумадинца погиб в бою в 1876 году, его отец и дядя погибли на фронте в первую мировую войну, а другой дядя потерялся в вихре русской революции. Еще один дядя вернулся с войны без ноги, чтобы растить и воспитывать новых воинов. Старший брат Шумадинца (кстати, единственный брат у него) в тридцать седьмом году поехал помогать республиканцам Испании, и с той поры о нем не было никаких вестей. Такая это была семья.
Вскоре после начала восстания против немцев Никола Стойкович был назначен комиссаром первой шахтерской роты. До войны он много лет работал на военном заводе в Крагуеваце, откуда и ушел в партизаны. Сейчас ему было немногим более тридцати лет, но выглядел он гораздо старше. Высокого роста, плотный, он походил на витязей девятнадцатого века, что изгоняли турок из Сербии. Несмотря на молодые годы, Шумадинец был совсем седой. Его волосы напоминали снежную шапку, и почти никто не знал, какая страшная трагедия скрывается за этим преждевременным вестником старости.
Крагуевацкая трагедия потрясла весь мир, заставила плакать небо и камни. За один день, за один час этот югославский город пережил судьбу Освенцима и Бабьего Яра, Лидице и Ковентри. За один день в Крагуеваце было расстреляно семь тысяч школьников, студентов, преподавателей, рабочих. Семь тысяч молодых, здоровых, ни в чем не повинных людей. Никола Стойкович был среди тех, кого расстреливали, но ему чудом удалось остаться в живых.
Трагедия произошла двадцать первого октября тысяча девятьсот сорок первого года, в день святого Сергия, в субботу. Для семи тысяч молодых крагуевчан это была последняя суббота.
В середине октября связь между оккупированным Крагуевацем и освобожденной территорией прервалась. Связной от партизан погиб на пути в город, а связь нужна была как никогда. Требовалось найти на военном заводе в Крагуеваце несколько специалистов и убедить их перебраться в город Ужице, находившийся в руках партизан, для работы на военном заводе. Тогда Стойкович вызвался пойти на это задание. За четыре дня, проведенных в Крагуеваце, он успешно выполнил задание, но неожиданно город был блокирован со всех сторон. На улицах непрерывно патрулировали темные привидения с автоматами.
Никола удачно избежал встречи с патрулями, так как знал в городе каждый закоулок, и, казалось, уже добрался до безопасного места. Миновав Палилилу, он вышел к цыганскому поселку Лицика, переплыл реку Лепеницу, лесом обошел город с запада и направился в горы.
Ночь была на исходе, начинало светать, когда Никола увидел впереди красное зарево пожара. Это немцы жгли пригородные села: Дивостин, Кутлово, Баре, Люляци, Грошницу и другие, вплоть до самого города Горни Милановац. Казалось, пожар поднимался из недр земли и жаждал охватить как можно большее пространство. Зрелище было жуткое. Одновременно горело свыше десяти сел и деревень. Отовсюду доносилась беспорядочная стрельба.
Оценив обстановку, Стойкович изменил маршрут и пошел в сторону Рудника, где внешне все было спокойно. Но когда рассвело, Шумадинец увидел перед собой стрелковую цепь, протянувшуюся, насколько мог видеть глаз. Шумадинец рванулся было назад, но и там уже были фашисты. Он метался из стороны в сторону, словно зверь в клетке.
Когда стало совсем светло, Шумадинец увидел сквозь деревья дома селения Мечковац. Он бросился под их защиту, но и оттуда грянули выстрелы. В это время новая цепь показалась со стороны Грошницы. Кольцо сжималось, мышеловка вот-вот должна была захлопнуться.
На лугу между лесом и деревней был загон, в котором находилось стадо коров. Больше укрыться было негде, и Шумадинец бросился в гущу животных. Сердце его бешено стучало, смертельная опасность была рядом. Первая цепь немцев прошла немного в стороне и не обратила внимания на загон. Шумадинец уже было вздохнул с облегчением, как появилась еще одна, которая, видимо, занималась сбором трофеев. Солдаты погнали стадо к дороге и сразу же обнаружили Шумадинца. Его попытки объяснить немцам, что он всего лишь пастух и готов отдать им стадо, лишь бы оставили его в покое, оказались безрезультатными. Вместе со стадом его выгнали на шоссе и здесь втолкнули в колонну заложников, следовавшую в направлении Крагуеваца.
Заложники шли молча, понурив головы, время от времени бросая ненавистные взгляды на конвоиров, охранявших колонну.
Шумадинец осмотрелся и незаметно придвинулся к одному молодому здоровому парню в военном кителе и легких крестьянских опанках. Шумадинец не смог бы объяснить, чем его привлек парень, но рядом с ним он чувствовал себя спокойнее.
— Где вас взяли? — спросил Шумадинец парня, улучив момент, когда конвоира не было рядом.
Тот осторожно осмотрелся и шепотом ответил:
— Недалеко отсюда. Сволочи, живодеры, придет и их черед, поплачут тогда их матери, — начал он грозить. — Они нас всех хотят расстрелять, а меня первым: дознались, что я был в партизанах. Вы не считаете, что нам надо бежать? Я попробую при первой же возможности. Меня этой осенью дважды хватали, и оба раза я бежал. Попробую и теперь. Вот как только сравняемся с тем лесочком…
— Я не советую, — предостерег его Шумадинец. — Они здесь кругом, и вы не успеете сделать десяти шагов, как будете убиты.
— Но я не намерен безропотно им
