прокурорского гнезда.
Опешившие Ледогоровы переглянулись и замерли в изумлении, затем прокурор на четвереньках пополз за молодой женой к выходу:
— Юленька, дорогая, ты куда? Зачем? А как же я? Не уходи!
— Милый, машину и собаку я забираю, будет кому охранять от нахалов! — не обращая внимания на речь супруга, весело вымолвила Юленька, захлопнув за собой дверь.
В доме воцарилась гнетущая тишина, было слышно, как тикают часы с кукушкой, громко храпит в дальней комнате утомленная Клавдия, а за окном радостно взвизгивает и виляет хвостом отвязанный сторожевой пес. Через минуту двигатель «Москвича» завелся, чуть прогрелся на морозе, осветив фарами двор, и вскоре малолитражка исчезла в неизвестном направлении.
— Вон из моего дома, — зашипел от отчаянья прокурор, — чтоб я тебя больше не видел! Вырастил на свою голову! Ты жизнь мне разрушил! Иждивенец!
— Батя, не гунди, ты сам все разрушил, думаешь, Юлька замуж за тебя по любви вышла?
— Замолчи!
— Смекнула, что жить, как королеве, с прокурором района будет куда удобней, чем шататься с молокососами по подворотням!
— Вон, я сказал!
— Да пошел ты!
— Я-то пойду, но когда вернусь, чтобы духу твоего тут не было! И инвалидку с собой прихвати! Не скроешься с глаз моих, все темные дела подниму, чего бы это мне не стоило!
Поднявшись в спальню, прокурор решительно открыл сейф, удостоверился, что на его содержимое Юленька не покусилась, и пополнил тайник новыми поступлениями. Привел в порядок растрепанные волосы, пытаясь успокоиться, вгляделся в свое отражение, и оно ему не понравилось, ибо ничего иного не видел, кроме грустного морщинистого, местами с темными кругами, одутловатого лица с опухшим подбитым глазом и неприглядным двойным подбородком. Илья Ильич отыскал в прикроватной тумбочке остатки декоративной косметики супруги, припудрил свежий синяк, затем вызвал служебный автомобиль и, облачившись в парадный форменный костюм, уехал, оставив на столе деньги великовозрастному отпрыску.
Введенный по настоятельному требованию прокурора района план «Перехват» по поимке угнанной машины и беглой супруги по горячим следам результатов не дал, и Илья Ильич, нервно ерзая на стуле все четыре часа планового заседания областной коллегии, так ушел в переживания, что не видел и не слышал ровным счетом ничего: ни основного докладчика, резко критиковавшего работу на местах, ни высокопарных прений, ни упреков в свой адрес из уст вышестоящего начальства.
— О чем задумался, старик? — в перерыве в буфете похлопал по плечу Ледогорова давний коллега из соседнего района. — Не переживай! Выговор же не строгий, без занесения в трудовую. Могли и на несоответствие вынести…
— О чем это ты, Василич? — стеклянными глазами уставился на тощего товарища Илья Ильич, поправляя галстук.
— О выговоре твоем, о чем же еще!
— О каком выговоре? — опять не понял Ледогоров.
— Ты как будто в космосе застрял, тебе только что влепили выговор, а ты делаешь вид, что ничего не слышал.
— Ты в своем уме? За что?
— Точно космонавт! За глухари и жалобы бесконечные. Отдохнуть бы тебе, Ильич!
Отмучившись и отмаявшись в области на заседании коллегии, Ледогоров, как ни странно, не придал особого значения полученному пока еще устному наказанию, а тут же приказал водителю служебного автомобиля ехать по адресу Юлечкиных родителей на окраину Златоуста. Однако там никого не оказалось, да и отсутствие следов на недавно выпавшем снегу свидетельствовало о том, что беглянка отчий дом проигнорировала, дабы избежать семейных разборок.
Ледогоров старший направился в прокуратуру, но пробыл в неведении о местонахождении супруги недолго, поскольку уже к концу рабочего дня помощник сообщил, что числящийся в угоне голубой «Москвич-408» с низким и элегантным кузовом современной формы был замечен и остановлен сотрудниками государственной автомобильной инспекции на подъезде к Челябинску. За рулем в просторном и комфортабельном салоне оказался некто Сергей Вячеславович Забелин двадцати восьми лет. Водитель так и не смог предъявить документы на автомобиль, именно по этой причине угонщик был задержан и препровожден в ближайшее отделение милиции. Пикантность же ситуации была в том, что вместе с Забелиным последовала и его спутница, путешествующая на пассажирском сиденье и называвшая себя женой прокурора района. Дамочка в золоте и дорогом белоснежном пальто не только решительно опровергала обвинения в угоне транспортного средства, но и настаивала на том, что автомобиль был ей подарен любимым супругом.
— О, как дело обернулось! — воскликнул прокурор с синяком под глазом, нервно покусывая толстые губы. — А везите-ка их сюда обоих, постановление я подпишу!
— Илья Ильич! Там еще пес, только Юлия Сергеевна не может с ним справиться, — извиняясь, прошептал помощник, почесывая затылок.
— Я-то с ним справлюсь легко, пусть везут.
Предвкушая встречу с неверной женой, Илья Ильич не мог не заглянуть в закрома, чтобы поддержать от полученного стресса организм в тонусе. Для подобных случаев, если таковые редко, но все же случались в профессиональной, но не личной жизни, в нижнем ящике стола всегда была припрятана бутылочка заморского коньяка. Когда содержимое мерного стаканчика расширило сосуды, Ледогоров велел вызвать задержанного угонщика. В душе прокурора еще теплилась надежда, что повода для ревности у него нет, и, быть может, молодой человек оказался за рулем отечественного автомобиля случайно. Однако когда Сергей Забелин в узких клетчатых брюках и вязаном свитере в ромбик предстал перед ним во всей красе, и без того ничтожные надежды мгновенно растаяли, как внезапный снег на испепеляющем солнце. Высокий, мускулистый, кареглазый блондин с наглой усмешкой опровергал сам факт угона, не отрицая при этом свое давнее близкое знакомство с Юленькой, которая попросила отвезти ее подальше от местного замшелого болота.
— И куда же вы направлялись?
— В Москву, куда же еще, — самодовольно сплюнул задержанный, закидывая ногу за ногу.
Доставленная в кабинет супруга с накладными ресницами и красной помадой добавила масла в огонь, разгоревшийся в теле прокурора к тому времени ярким пламенем, добив, что с Забелиным училась в одной школе и целовалась, начиная чуть ли не с восьмого класса.
— Как ты могла? — взмолился Илья Ильич, — Я же все отдал тебе, дорогуша! Ни в чем не отказал!
— Илюша, ты же не станешь отрицать, что какое-то время мы были полезны друг другу: ты мне — незаслуженно богатую жизнь, а я — незапятнанную фамилию. Но бороться с твоим любвеобильным сынулей не входило в мои планы, так что извини. Отпустишь?
— А если не отпущу? Загремишь вместе с хахалем в колонию. И реальный срок получишь.
— Не смеши, дорогой. Это тебе срок светит, если я рот открою про все твои кладбищенские делишки да про закоренелого балбеса, вот уж по ком действительно тюрьма плачет.
— Да кто тебе поверит? — прокричал Ледогоров.
— Не поверят, так
