Новая мысль пришла ей в голову. Она была такой пугающей, что Джессике едва не стало дурно. Что, если Кастеляр получил фотографии? Как ей быть, как вести себя, если в самом начале разговора он молча достанет из портфеля плотный бумажный конверт и положит его на стол? Какими будут условия его ультиматума и сможет ли она что-нибудь предпринять?
Ответов на все эти вопросы у нее не было. И, насколько Джессика понимала, существовал только один способ все выяснить.
— Передай секретарю, что я буду рада встретиться с мистером… нет, с сеньором Кастеляром в понедельник в четырнадцать ноль-ноль. Можешь добавить, что я жду этого с нетерпением.
4
Джессика часто думала о том, что трехчасовую дорогу от Нового Орлеана до усадьбы Клода Фрейзера можно считать благословением Господним. Этот временной промежуток был ей совершенно необходим для того, чтобы успокоиться, привести в порядок чувства и мысли, выстроить проблемы по степени важности и вообще — изменить свой внутренний настрой таким образом, чтобы отрешиться от обязанностей исполнительного директора и снова стать маленькой девочкой. Впрочем, в последние месяцы это удавалось ей все реже и реже.
На участке от Нового Орлеана до Лейк-Чарльза федеральное шоссе номер десять было достаточно широким и прямым. Оно пролегало по берегу озера Поншатрен вдоль дамбы Бон Карре, мимо Батон-Ружа и Лафайетта, пересекая болотистые низины. В этих местах полотно дороги было уложено на бетонные сваи, и Джессика то и дело оглядывалась на знакомый с детства пейзаж. Пирамидальные тополя росли прямо из черной, непрозрачной воды; на полупритопленных, пропитанных влагой бревнах грелись на солнце черепахи, а в зарослях тростника неподвижно застыли голубые цапли, терпеливо поджидающие добычу.
Свернув перед Лейк-Чарльзом, Джессика попала в район рисовых плантаций, где из наполненных водой траншей тянули свои острые листья молодые ростки. Дальше земли поднимались чуть выше и превращались в бескрайнюю прерию, поросшую травой, которая волновалась под ветром словно зеленое море. Это была уже страна скотоводов, и по здешним пастбищам бродили тучные стада, ведущие свою родословную от тех лонгхорнов, которых две сотни лет назад пасли в Техасе лихие ковбои.
Огромный, еще издали бросающийся в глаза арочный мост через Береговой канал служил главной приметой того, что шоссе снова приближается к сильно увлажненным землям, отстоящим от побережья Мексиканского залива на два-три десятка миль. Из здешних болот поднимались длинные гряды — шенье, — основным строительным материалом для которых послужили в незапамятные времена ил и известняк. То были следы доисторических морей, отступавших перед сушей и оставлявших на своем пути известковые скелеты кораллов, мертвые полипы и миллионы тонн морских отложений. Землю вокруг гребней-шенье часто называли трясущейся прерией — так близко подступали здесь к поверхности солоноватые грунтовые воды, — хотя сверху она поросла густой сочной травой, на которой в самые засушливые летние месяцы вольготно паслись стада. С поздней осени и до весны коров и лошадей отгоняли в более высокие места, так как болотистая прерия покрывалась слоем воды, и на раскисшей почве прорастали осока, тростник и молодой бамбук. В этих зарослях, мерно колышущихся под порывами прохладного ветра с Мексиканского залива, гнездились лишь аллигаторы, черепахи, нутрии, опоссумы и еноты. Изредка на эту заболоченную территорию проникали небольшие группы волков, но главными обитателями трясущейся прерии на весь зимний сезон становились бесчисленные стаи перелетных и водоплавающих птиц, слетавшихся сюда едва ли не со всего Североамериканского континента.
Восточнее прибрежного городка Омбретера протянулись параллельно друг другу три шенье, возвышавшихся среди окружающих их болот подобно безопасным островам. Ближайшая к заливу гряда так и называлась Ракушечным островом, или Айл-Кокилем. Это было самое большое и наиболее густо населенное шенье, первым встречавшее могучие удары ураганных осенних ветров. Следующая гряда называлась Дубовой, поскольку на ее склонах сохранилось больше всего дубов — древних, неохватных, — из-за которых эти протяженные холмы и получили свое название . Третьим было шенье Дьябло — самое маленькое и расположенное ближе всех к болотистой дельте реки Мерменто, которая считалась практически недоступной.
Фрейзеры поселились на Дубовой гряде в самом начале восемнадцатого века. Именно тогда в эти края приехал некий шотландец, носивший эту фамилию. С собой он привез только двадцать голов скота и женщину-индианку из племени чоктосов, которая, по всей вероятности, была его женой. Старинные семейные предания утверждали, что первый Фрейзер поселился в этих гиблых местах только потому, что за его голову была назначена награда, и в этом не было ничего невероятного — среди раскидистых ветвей генеалогических древ большинства самых почтенных семейств Омбретера скрывался либо пират, либо разбойник с большой дороги. Рассказывали даже, что в старину среди дубрав шенье скрывался сам Жан Лафит , а пиратское золото, зарытое где-то в болотах, по сию пору не давало покоя некоторым потомкам знаменитого героя.
Сразу за Омбретером находился, наверное, последний в штате свободный выпас для скота. Шоссе здесь было огорожено мощной стальной изгородью, в которой были сделаны широкие проходы. Огромные брахманы , явно считавшие шоссе своей личной собственностью, спокойно выходили на полотно в самых неожиданных местах и иногда даже укладывались передохнуть прямо на асфальте. Немногочисленные путешественники даже не пытались оспаривать их права — рассерженный бык мог за считанные секунды превратить автомобиль в плоский жестяной блин. Благодаря этому, а также некоторым другим сопутствующим обстоятельствам (в виде коровьих «лепешек» и крупных белых журавлей, которые неожиданно взлетали из наполненных водой кюветов и за которыми тоже приходилось внимательно следить) езда по этому отрезку шоссе часто превращалась в серьезное испытание даже для опытных водителей.
Когда-то вся эта земля — от одного конца гряды до другого — принадлежала Фрейзерам. Их владения начинались от самого Омбретера и тянулись на двадцать с лишним миль, до самых отдаленных болот, начинавшихся за старой усадьбой Фрейзеров, получившей название «Мимоза». Со временем эта территория несколько уменьшилась, но даже сейчас, по прошествии без малого двух веков, большая часть здешних земель по-прежнему принадлежала клану.
Миновав старое фамильное кладбище, Джессика увидела на холме старый дом и сбавила скорость. Насколько она знала, главная и самая старая часть его была доставлена сюда по реке в разобранном виде и заново установлена среди мимоз на опушке живописной дубовой рощи еще в 1840 году. На той же барже приплыла в эти края французская креолка — жена старшего сына первого Фрейзера и чоктоски, а дом был ее приданым. Креолка подарила своему супругу пятерых детей и тихо скончалась, а Фрейзер-второй, погоревав сколько положено, женился на грудастой немке, которая родила ему еще девятерых детей, прежде чем отдать Богу душу. Последний брак самого плодовитого из Фрейзеров тоже не был бездетным. Прежде чем пневмония, спровоцированная общим истощением организма, свела в могилу его самого, он успел произвести на свет еще троих детей, доведя общее количество своих прямых потомков до семнадцати человек.
