не спишь?
Фразы сыпались, как горох, и Давыдов понял, что баба Лида была не в курсе отсутствия девочки в течение нескольких часов. Значит, уходила не на поиски ребенка.
– Малинка пришла ко мне. Одна, в темноте, хорошо еще, что в речку с обрыва не свалилась и под машину не попала, – резче, чем собирался, проговорил Андрей. – Вы не знали, что ребенок ушел из дому?
Старуха недовольно зыркнула на него. Давыдов подумал, она заявит, мол, не твое дело, ты нам никто. Но она не стала лезть в бутылку и произнесла:
– Не было меня. По делам ходила. Вот только иду. – Баба Лида посмотрела на правнучку: – Зачем убегла-то? Говорили тебе, нельзя без спросу уходить!
Малинка промолчала, а Давыдов сказал:
– Слава богу, обошлось.
– Спасибо, что привели Малинку! – К бабе Лиде вернулась ее обычная угодливая слащавость. – Теперь уж мы сами. Пойдем, деточка, умоемся, чаю попьем.
Судя по всему, она собралась увести ребенка, а Давыдова оставить на пороге. В дом его не приглашали. Малинка умоляюще смотрела на Андрея, он и сам не желал уходить. Ему требовались ответы.
– Я хочу поговорить с Кларой, – твердо сказал он и толкнул незапертую дверь.
– Захворала она! – тонким голосом вскрикнула баба Лида. – Нечего вам с ней говорить! Позвоните потом, утром!
– Я много раз звонил, только говорил почему-то исключительно с вами.
Бабка что-то говорила ему в спину сердитым кудахчущим голосом, но Давыдов не слушал. Старуха поняла, что остановить его не удастся, и умолкла. Но почему, почему она так старается не дать ему встретиться с Кларой?
Что с ней произошло?
«Мама стала другая».
Какая?
Андрей взял Малинку за руку и прошел вместе с ней в большую комнату («залу», как называла ее баба Лида). Тут было пусто, хотя свет горел и телевизор работал, только без звука.
– Клара! – позвал Андрей. – Это я. Прости, что без приглашения, но…
Говоря это, он направился к комнате, которую хозяйка дома выделила приехавшим из города родственницам. Хотел шагнуть внутрь, но застыл в дверях.
Во всем доме было тепло, даже жарко натоплено, но здесь царил холод. Андрей посмотрел в сторону окна и убедился, что оно закрыто. К тому же это вовсе не напоминало ситуацию, когда холодом тянет из распахнутой двери или окошка, воздух был стоячий, как вода в болоте.
Помимо этого, в комнате чем-то пахло, и Андрею вспомнилось, что он совсем недавно чувствовал этот запах. Он шел от Санька, только был тогда гораздо менее едким. Что-то еще забрезжило в памяти Давыдова, что-то важное, но происходящее здесь и сейчас вытеснило эти воспоминания.
Он вдыхал сладковатый, обволакивающий запах давно увядших цветов. Сквозь него пробивалась вонь воды, в которую поставили мертвые срезанные стебли, и которую не меняли несколько дней: зеленоватая, склизкая, она пахла разложением и гнилью. А еще это был запах сырой земли и прелых листьев… Убойный коктейль заставил Андрея отшатнуться, прикрыть нос рукой.
Он поискал глазами источник запаха, но не нашел. Вместо этого наконец-то разглядел Клару, сидевшую на стуле в углу. Сначала Андрей не заметил ее, потому что в комнате был полумрак, горел только ночник на стене возле раскладного дивана, на котором, должно быть, спали мать с дочерью.
Несмотря на лютый холод, на Кларе был лишь халатик с короткими рукавами. Она сидела в неестественной позе с чересчур прямой спиной, точно примерная ученица на первой парте. При этом руки ее повисли вдоль тела, как белые веревки, а голова была прижата ухом к правому плечу. Женщина напоминала сломанную куклу: механизм заело, и она не может пошевелиться.
На столе лежали сотовый телефон и надкушенное печенье, рядом стояла чашка с чаем, покрытым коричневой пленкой. На полу валялись вещи Клары – клетчатая юбка, синяя водолазка, нижнее белье.
Все было неправильно, неаккуратно, неопрятно.
– Клара, – голос Андрея упал до шепота, – скажи мне, что случилось?
Думал, она не отреагирует, но голова Клары стала медленно поворачиваться: сначала подбородок уперся в грудь, а потом она подняла голову и уставилась на Андрея.
Ее глаза больше не были карими. Они выцвели, радужку заволокла белесая пленка: такие глаза бывают у стариков, слепцов и утопленников – вода заливается в них, выедает жизнь, природный цвет, сияние.
У Санька, вспомнилось Давыдову, глаза тоже изменились, васильковая синева ушла из них. Но почему? Это какая-то болезнь? Инфекция?
«Ты знаешь, что это! Ты знаешь! Ты видел!»
У Андрея закружилась голова. Он ничего не мог сообразить, единственное, чего ему хотелось, – сбежать отсюда.
Желание убраться из этого дома стало почти нестерпимым, он даже отступил назад, к двери, но в этот миг крошечная детская ручонка сжала его ладонь, и Давыдову стало совестно. Ему-то есть куда бежать, а как Малинка?
Клара медленно подняла руки, вытянула перед собой, словно стараясь рассмотреть, потом уронила их на колени.
«Сейчас она откроет рот, но не сумеет ничего сказать, будет выть, как животное», – отстраненно подумал Давыдов.
Так и случилось. Клара открывала рот все шире, лицо ее дергалось в безумной ухмылке. Она не могла совладать со своими мышцами.
– Уууыыыаа! – услышал Давыдов низкий, ничуть не похожий на голос Клары, гортанный рев.
«Откуда я знал, что она завопит?»
– Боже мой, – пробормотал Андрей, не сумев сдержаться.
Крик прекратился, но рот Клары так и остался раззявленным, как будто она позабыла, что нужно закрыть его.
– Ну что, насмотрелись? – Баба Лида, оказывается, стояла позади Давыдова.
– Что с ней такое? – прохрипел он.
Старуха оттеснила его в коридор и закрыла дверь, за что Давыдов втайне был ей благодарен. Смотреть на чудовищное создание, в которое превратилась Клара, было невыносимо.
– Сказано вам, приболела.
– Вы меня за дурака держите?
Баба Лида внезапно усмехнулась.
– Шел бы ты отсюда, – грубо сказала она, переходя на «ты», отбросив сантименты. – Это наши дела. Вам, пришлым, не понять.
Андрей хотел потребовать, чтобы она пояснила, что все это значит, но понял: старуха не ответит. Если он желает узнать правду, помочь Кларе и Малинке, то должен разобраться во всем сам.
– Я заберу Малинку с собой, – сказал он.
– Еще чего! Ты ей кто? Может, снасильничать ребенка хочешь? Может, маньяк-извращенец? Я сразу в полицию побегу, на тебя управу быстро найдут.
– Отлично. Пусть полиция на ее мать посмотрит! – отозвался Давыдов.
– А чего на нее смотреть? – удивилась старуха. – Хворая она. Сейчас уложу ее в кровать. Где это видано, чтобы у родной матери дитя отбирали, когда она захворала?
Давыдов понимал, что старуха права, но оставить Малинку не мог. Та жалась к нему, как котенок. Баба Лида вздохнула и проговорила
