скачущим мыслям некое подобие порядка, Егор взял разговор в свои руки.
- Ну и где ты был раньше, Влад? – едко спросил он.
Калейдоскопом мельтешащих картинок всплыл в голове минувший день. Лет тридцать назад я бы метался по вокзалу, совершая кучу бесполезных телодвижений: опрашивал носильщиков и таксистов, осматривал вагон, выуживал данные из операторов. Сегодня же я просто подключился к видеокамерам. Отследить перемещения Егора не составила труда. Но только до границы города.
Пока таксист мчал меня через весь Боград, Кротов скинул досье на этого кретина, косящего под эльфа. Кварта, или Пинта, уже выветрилось из головы, а тогда я поднял на уши всех своих сотрудников, и пару дружественных контор, напряг Абусалама и его ищеек, и уже собирался ехать за помощью в Храмовый квартал, чего не делаю категорически, никогда.
К счастью мои ребята отработали грамотно. Зацепились в «Аптеке Соломона Розенблатта», куда дружки вислоухого полудурка сбывали черных вурдалаков. Ничего путного из этих тварей не сваришь, но крохотный мозг, особенно свежий, идет по хорошей цене, потому как во внешнем мире упорно курсирует слух, что вытяжка из него возвращает потенцию даже столетним старикам. Уже тогда я понял, что от этой экскурсии добра не жди. А еще понял, что не успею в Левиафанову падь до темноты, даже если буду точно знать, где стоит их лагерь.
Я все же поехал в Храмовый квартал. Обошел все круги, кроме самых маргинальных, пытаясь найти помощь. Даже на третий зашел. Уже поздним вечером, в свете факелов, газовых рожков и люминесцентных ламп, полчаса плутал в греческом районе, пряно пахнущей помеси восточного базара и цирка шапито, покуда не отыскал храм Гермеса. Там, ругаясь матом, обменял сорок тысяч драхм на две потрепанные кожаные сандалии, с криво пришитыми крылышками. Сорок, мать вашу, тысяч! По двадцать за каждую! Самая дорогая пара обуви в мире! Одна принесла меня к Егору, как раз вовремя, а вторая…
- Извини, я не мог прийти раньше, просто не успел. Да и если бы успел, спасти остальных я бы не смог. Телепорт нас двоих едва-едва вытянул.
По недоверчиво поднятым бровям я понял, что Егор ждал какого-то другого ответа, но другого у меня не было. Под его взглядом было чертовски неуютно, и я вновь понес банальную околесицу.
- Ты себя не вини. Это не твоя вина, что ты выжил, а твоя удача. Экскурсоводы ваши облажались… - я задумался. – Хотя, конечно, о таком я даже не слышал ни разу. Если видишь двух черных вурдалаков в одном месте, значит один из них либо течная сука, либо покойник. А целая стая… еще пару часов назад я бы спорил на любые деньги, что такого быть не может. Туристов твоих жаль, конечно…
- Да плевать мне на них! - резко перебил Егор, но голос дрогнул, и я понял – не плевать, как бы он тут не ерепенился. Нельзя за неполные сутки очерстветь душой. Даже в Бограде.
- Ты вот говоришь, не может быть! – продолжал он. – А я слышал, что именно здесь может быть все, чего быть не может. Дохлые летающие киты, трупоеды из детских страшилок, люди с собачьими головами – все, что угодно. Вы живете среди чудес, но если что-то выбивается из привычной схемы, вы такие сразу – опа, этого же не может быть! Так что ли? Тогда чем вы отличаетесь от людей внешнего мира?
Внешний мир – любопытно. Даже не думал, что этот термин в ходу вне Бограда. Я долго не мог разобрать, что не так с тоном Егора. Только подцепив голос, как шерстяную нитку крючками, растянув его на составляющие, удалось разглядеть тщательно скрытое презрение и обиду. Не на меня, не на какое-то живое существо – на весь мир в целом, и на Боград в частности. Такого мне еще видеть не доводилось.
- Ты понимаешь, даже чудеса подчиняются неким законам, - я задумчиво поскреб бороду, подыскивая сравнение. – Если бы собаки стали разговаривать, а рыбы летать, ты бы сразу почувствовал внутренне возмущение, потому что это против их природы. Собираться в стаи – против природы черных вурдалаков, люди Бограда знают это, и чувствуют возмущение, потому что так быть не должно. В остальном, наверное, ничем не отличаемся.
Презрение все же пробилось наружу. Егор тряхнул косой, непримиримый, дикий, как волчонок, слегка захмелевший. Я с удивлением заметил, что бутылка опустела почти наполовину.
- А как же магия, все дела? – Егор повертел в воздухе растопыренной пятерней.
- А что магия? Магия это инструмент, организованная техника действий, доступная каждому. Ну, в той или иной степени. Как карандаш, например. Кто-то им печатные буквы с трудом выводит, а кто-то картины рисует. Так и с магией. Я это могу, ты это можешь…
- Я не могу, - Егор помотал головой.
- Можешь, все могут. Это заложено в коде. Только для активации нужна особая энергия. В нормальном мире людям иногда перепадает роса на камнях. В Бограде хлещет фонтан. Вот и вся разница.
После этого мы долго молчали. Егор сопел и подозрительно шмыгал носом, но, вроде, не плакал. Чуть позже я сообразил, что его колотит от холода, и пожалел, что не могу включить термостат. Я принес ему толстое колючее одеяло из верблюжьей шерсти. К этому времени бутылка почти опустела, пепельница наполнилась окурками, а в голове зашумело незримое море. За окном хрустел движущийся камнепад.
- Троллий гон, - это вот оно, да? – Егор нарушил молчание, ткнув рукой в панорамное окно. – Что там такого интересного?
- Ооо, брат! Это дело такое, ты оценишь! – обрадовался я смене темы. – Твоей матушке, кстати, гон всегда нравился.
Я подтянул кресло к дивану, расположился, вытянув ноги. Показалось, или при упоминании матери по лицу Егора пробежала тень? В такой темноте даже с моими настройками сложно сказать наверняка. Хотя, будь Ольга моей матерью, я б, пожалуй, забыл, как улыбаться. Пока она жила в Бограде, то была не на последних ролях. Ее побаивались даже отмороженные последователи лавкрафтианских культов.
- А ты сможешь сделать мне? – Егор постучал пальцем по уголку глаза.
Я кивнул. Покопался в его настройках, выставляя хорошее ночное зрение, хотя, честно говоря, там и так был полный порядок. Утопая в кожаной обивке, мы неторопливо приканчивали водку, и смотрели, как мимо ковыляют гиганты из камня. В бутылке так и осталось, на самом донышке.
К вящему разочарованию, я толком не
