и о нем ты не будешь печалиться. Выйдешь за другого по любви, и в любви проживешь с ним свой век. Ну, давай деньги!
— Погоди, ты еще ничего не сказала, что ожидает меня в девичестве.
— Тогда добавь еще гривенник. Деньги-то у тебя есть?
— Не бойся, есть.
— Ну, тогда поворожу еще. По темному небу проложена светлая прямая дороженька. И ходит по ней прекрасный ангел господень, за плечами у него крылья, глаза как у сокола, брови как у соболя. На какую девушку он глянет, той и счастье привалит. Тот ангел уже посмотрел на тебя, поэтому дорога твоей жизни прямая, как та, что на небе, глаза твои как звезды светятся, тело твое стройное, как у самого ангела, голос у тебя соловьиный, на лицо твое вовек не налюбуешься…
— Это все я и сама знаю, — прервала ее Амина, — ты расскажи о том, что мне неизвестно.
— Не торопись, все расскажу. Ты в деревне первая красавица, как картинка. Парни страдают по тебе, а больше других страдает кудрявый гармонист.
— Нету у нас такого гармониста, — возразила Амина. — Кудряш — не гармонист, так, пиликает немного.
— Потом полюбит тебя писарь, и они из-за тебя дойдут до поножовщины.
— Ой, этого не надо!
— Стой смирно, дай-ка еще руку! Хочешь верь, хочешь нет, но сбудется то, что на роду написано. Дойдет у них дело до крови. Но все обойдется, и выйдешь ты замуж совсем за другого, он будет со стороны.
— Бурлак какой что ли? — засмеялась Амина.
— Не встревай! Женится на тебе парень из другой деревни, когда же он помрет, выйдешь за односельчанина. Вот, теперь все я тебе рассказала, давай двадцать копеек!
Амина так же, как и ее мать, верила цыганкам, ворожеям и гадалкам. После гаданья цыганки ходила она еще к одной старушке, чтобы приворожила та к ней Эмана, чтобы никого, кроме нее, он не любил.
Старушка покивала головой: мол, понимаю, что тебе надобно, милая, и стала говорить старинный заговор:
— Серебряный дом, серебряный стол, серебряное блюдо. Как лежит спокойно серебряное яйцо на серебряном блюдце, пусть так же успокоится и сердце Амины. Золотой дом, золотой стол, золотое блюдо. Как лежит спокойно золотое яйцо на золотом блюдце, пусть так же успокоится и сердце Амины. Стоит серебряная гора, из-под серебряной горы течет серебряный родник. Как не сможет Эман пройти мимо этого родника, не испив воды, так же пусть не сможет он не полюбить Амину. Золотой базар, на золотом базаре золотые ягоды. Как не сможет Эман пройти мимо этих ягод, не отведав их, так же пусть не сможет не полюбить Амину. Как Луна к земле поворачивается, как Солнце к земле поворачивается, как вода в реке к устью стремится, пусть так же и сердце Эмана к Амине стремится.
Когда на другой день после посещения старушки Эман подошел к Амине и заговорил с ней, она быда уверена, что это действует ворожба. Амина не могла не заметить, что Эман все сильнее тянулся к ней.
Так шло все до того дня, когда свадьба в Луе вызвала у Амины подозрения и ревность. Эман ни в чем не был виноват, да только Амина об этом не знала…
Сейчас, отойдя от играющей молодежи. Амина с Эманом миновали деревню, вышли на луг. При ярком свете луны колышется высокая зеленая трава, ждет косарей, которые выйдут сюда после праздников. Глубокая колея, извиваясь змейкой, теряется вдали.
Куда мы с тобой идем? — спросила Амина и остановилась.
— Куда ноги несут.
— Сыгран, Эман, повесели душу.
— О чем тебе горевать? Давеча, как ты взглянула на меня…
— Нет, не надо играть… Лучше скажи что-нибудь…
— Что же тебе сказать? Хочешь, расскажу сказку?
«Значит, ему и сказать мне нечего», — с обидой подумала Амина, но постаралась, чтобы Эман не почувствовал обиды и сказала как могла равнодушней:
— Можно и сказку.
— Сказка моя длинная. Не надоест слушать?
— Нет.
— Ну, слушай. В давние времена поставил один мариец дом, крышу покрыл смолой. Прилетела на крышу ворона. Клюнула крышу — нос в смоле застрял, вытащила нос — хвост застрял, вытащила хвост — нос застрял, и так по сей день идет. Сказка туда, я сюда, а битое блюдо на печку.
— Ой, какая длинная сказка, — улыбнулась Амина.
— А теперь и вправду длинную расскажу.
— Рассказывай.
— Жил-был парень по имени Яндыган. Поехал он в дальнюю деревню выбирать себе невесту- Понравилась ему одна девушка, посадил он ее в тарантас, сел рядом, его друг — на козлах за кучера, вот едут они на паре, полдороги проехали, и встретился им мужик. Спрашивает мужик у девушки:
«Эй, Айвий, далеко ли едешь?»
Девушка вскочила на ноги, уперла руки в бока да как закричит:
«Да за кого-то замуж везут!»
Тут жених догадался, что его невеста — дурочка, вытолкал ее из тарантаса, а сам со своим другом уехал.
Досказав сказку, Эман рассмеялся было, но тут же вздрогнул:
— Отец женить меня хочет. Как бы и мне такая же дурочка не попалась.
— Будешь отцом девяти сыновей и семи дочерей…
— Что за радость… А ты мне скажи: жениться мне или нет?
— Мне-то какое дело?
— Неужели тебе нет до меня никакого дела?
— Сыграй-ка что-нибудь, давно тебя прошу.
— Не сердись, Амина! Ругай, как хочешь, только не сердись, — и Эман тихонько заиграл любимую Аминину мелодию.
Птицы давно умолкли, только издали чуть слышны голоса веселящейся молодежи. А тут, на лугу, нет никого вокруг, только двое молодых людей, парень и девушка, идут среди душистой травы. Что ждет их впереди? Просто добрые отношения или горячая любовь?
Только любовь или и жизнь семейная? Как бы то ни было, покуда они — не под руку, не обнявшись — идут по луговой дороге: он играет на гармони, она поет, и гармонь с песней разговаривают за них…
После праздника наступила пора сенокоса. Мужики вышли делить луга. Кугубай Орванче, опираясь на палку, идет вместе со всеми. Старик не знает, что здесь в праздничную ночь бродили Эман с Аминой, но заметил, что с той самой ночи сын стал задумчив и чуть ли не каждый вопрос теперь приходится повторять дважды, чтобы сын очнулся от своих дум и услышал.
Люди, собравшиеся на раздел, с мерными палками в руках толпились вокруг старосты. Когда Кугубай Орванче подошел к ним, парень в сапогах, подмигнув остальным, сказал:
— Поздно пришел, дедушка. Твою долю уже отдали.
— Мог бы не говорить, я без тебя знаю: богачи всегда бедняка обидят, — отозвался старик.
— Ну, ну, я же пошутил, — смутился парень.
