Сердце бешено колотилось в его груди, в ушах стоял шум. Еще одно осторожное движение — и рука окажется там, куда стремилась. Он жаждал этого, но из опасения сдерживался. И вдруг, совсем близко от его уха, она выдохнула:
— Если хочешь… я твоя, любимый.
Солнце скрылось за тучу, пчелы больше не гудели, кружащий в небе кроншнеп издал скорбный крик. Они лежали неподвижно, а потом он робко прошептал:
— Я сделал тебе больно, Мэри?
— Милый Дэйви… — Она спрятала лицо на его груди. — Это была самая сладостная боль в моей жизни.
Наконец они пришли в себя и буднично убрали остатки пикника. Мори поехал медленно, слегка опечаленный, терзаясь сожалением. Не поспешил ли он вместить столько радости в один короткий день, преждевременно сорвав первые плоды счастья? Она такая молодая, такая невинная — его накрыло волной нежности, — разве ему не следовало проявить сдержанность и немного подождать? И вообще, не слишком ли он с самого начала торопил события, действуя без оглядки? Нет, тысячу раз нет… Он отогнал прочь эту мысль и, выпустив руль, протянул руку назад, чтобы еще раз коснуться мягкого бедра.
— Теперь я вся твоя, Дэйви.
Мэри уютно приникла к его спине, тихо смеясь ему в ухо. Скорбь, обида или тоска не для нее! Она словно возродилась, уверенная, оживленная больше обычного. Повернувшись вполоборота, он увидел ее сияющие глаза — никогда прежде она не была такой лучезарной. Она как будто почувствовала, что он слегка угнетен, и весело, нежно, по-матерински приободрила его.
Они выехали на последний холм перед Ардфилланом, когда густое облако, закрывшее солнце, внезапно обрушилось на них ливнем. Мори поспешно перевел рычаг на нейтральную передачу, и они скатились с холма. Домчались до пекарни в мгновение ока, но он все равно промок — Мэри за его спиной пострадала от дождя меньше.
В доме она попыталась заставить его переодеться в костюм отца, но он небрежно отмахнулся, уверяя, что ничего страшного не произошло, в комнате горит огонь, вскоре все обсохнет. В конце концов они пришли к компромиссу: он надел тапочки пекаря и старый твидовый пиджак, который Мэри отыскала в шкафу.
В скором времени лавку закрыли, и появилась тетушка Минни, а спустя несколько минут пришел Дуглас. Все четверо уселись ужинать — Уилли, как оказалось, был в отъезде, проводил выходные в лагере «Бригады мальчиков»[30]Уислфилда. Поначалу, пока молча расставляли чашки, Мори испытывал болезненное смущение, спрашивая себя, не догадались ли присутствующие по их виду о том, что произошло между ним и Мэри на вересковой пустоши. В воздухе, как ему казалось, витали неуловимые признаки вины, свидетельства безумных мгновений страсти. Щеки Мэри пылали, а его собственные, он знал, были бледны, да и тетушка Минни без конца подозрительно поглядывала то на одного, то на другого. Пекарь тоже проявлял необычную сдержанность и наблюдательность.
Но когда Мэри нарушила молчание, напряженная атмосфера разрядилась. Мори заранее позволил ей самой сообщить новость о его назначении, что она сейчас и сделала с тем жаром и драматизмом, что во много раз превосходили его собственные усилия в то утро.
Сначала она продемонстрировала кольцо, которым все восхитились, — правда, тетушка Минни не преминула заметить в сторону:
— Надеюсь, оно оплачено.
— Думаю, вам не стоит беспокоиться об этом, дорогая тетушка, — ответила Мэри по-доброму, но с ноткой снисходительности и тут же принялась описывать больницу Гленберн, рисуя картину гораздо более яркими красками, чем было на самом деле, и неспешно переходя к кульминации, прозвучавшей с огромным воодушевлением.
Последовала долгая пауза, после которой заговорил Дуглас, чрезвычайно довольный:
— Пятьсот фунтов и дом… Небольшой сад, чтобы выращивать овощи… Прекрасно… Одно скажу, здорово.
— Не говоря уже о лаборатории и возможности проводить исследования, — быстро вставила Мэри.
— Стоддарты лопнут от зависти, — удовлетворенно прошипела тетушка.
— Тихо, Минни. — Пекарь протянул юноше руку. — Поздравляю тебя, Дэвид. Если у меня и были сомнения насчет тебя и всего этого дела, то теперь они рассеялись, и мне остается только попросить прощения. Ты отличный парень. Я рад, что дочь выходит за тебя, и горжусь, что у меня будет такой зять. Ну как, Минни, ты не считаешь, что это нужно отпраздновать?
— Непременно! — Минни наконец была завоевана.
— Раз так, сбегай, Мэри, вниз, к маленькому серванту… Ключ найдешь в верхнем ящике… И принеси нам бутылочку моего старого «Гленливета».
Бутылка виски была доставлена, и пекарь из сахара, лимона и выдержанного алкоголя приготовил каждому стаканчик хорошего горячего пунша, разбавив его сколько нужно. Это был приятный напиток, но к Мори попал с опозданием. Весь вечер рубашка липла к телу. От пунша в голову ударил жар, хотя ноги по-прежнему были холодными как лед. Он испытал облегчение, когда ему разрешили остаться на ночь, однако, ложась в постель, почувствовал озноб. Измерил температуру — тридцать восемь и три. Он понял, что простудился.
Глава VIII
Мори провел беспокойную лихорадочную ночь, а когда очнулся после короткого сна, которым забылся ближе к утру, без труда поставил себе диагноз — у него начался острый бронхит. Дыхание было жестким и болезненным, даже без стетоскопа он слышал хрипы в груди, а температура поднялась выше тридцати девяти. Он выждал с похвальным самообладанием почти до семи утра и только потом постучал в стену, за которой спала Мэри. Он услышал, как она зашевелилась, а несколько минут спустя Мэри уже была у него в комнате.
— О боже… ты заболел! — испуганно воскликнула она. — Полночи я волновалась, как бы ты не простудился.
— Пустяки. Но придется немного полежать, а я не хочу доставлять вам хлопоты. Пожалуй, тебе следует позвонить в больницу.
— Ничего подобного. — Она взяла его руку, и та оказалась такой горячей, что у Мэри тревожно сжалось сердце. — Ты останешься у нас в этой самой комнате. А я буду за тобой ухаживать. Больше некому!
— Ты уверена, Мэри? — Внезапно ему захотелось, чтобы именно она взяла на себя все заботы о нем. Как было бы скучно вызывать «скорую помощь» и тащиться обратно в лечебницу в качестве пациента. — Болезнь продлится не больше нескольких дней. Если это вас не слишком обременит, то я предпочел бы остаться…
— Значит, останешься, — решительно заявила она. — Итак… послать за доктором?
— Нет-нет, конечно нет… Я сам назначу себе лекарства.
Он приподнялся на локте и выписал пару рецептов. От усилия закашлялся.
— Это все, что мне нужно, Мэри. Ну и временами горячее питье… — Он вымученно улыбнулся. — Если не считать тебя.
Дело обернулось серьезнее, чем он предполагал. Десять дней он был очень болен: высокая температура, мучительный кашель. Мэри преданно его выхаживала, и для того, кто этому не учился, у нее все получалось на удивление хорошо. Вместе с тетушкой Минни она делала ему компрессы, варила питательный бульон, кормила его с ложечки телячьим студнем, перестилала постель, в полной мере проявляла практичность и домовитость, чтобы облегчить его страдания. При самых тяжелых приступах, когда ему требовался кипящий чайник, она по полночи сидела у его постели. Распорядок в доме, разумеется, был нарушен. Ели не вовремя, почти не спали, кое-как занимались лавкой. Уилли, вернувшемуся из лагеря, пришлось поселиться у Дональдсона, помощника пекаря. Когда в конце второй недели Мори сумел встать с постели и перебраться в шезлонг у окна, он смущенно извинился перед Дугласом за то, что причинил всем столько неудобств.
