его с собой. Он там бывал часто… Для отвода глаз. Щас пиковым на каждом шагу ксивы ломают. Война… Вы когда идёте-то?
Хоня уронил медведя и только потому сам не упал, что упёрся руками в Мамин живот.
– Узнаэш, када вэрномса, – ответил Филе Мама и стёр большим пальцем в уголке Хониного глаза слезу.
Денис смотрел Маме в глаза, но взгляд будто насквозь проходил. Мама ещё несколько раз медленно пальцем по детской коже провел.
– Я же его отца убил, – прошептал он.
– Что ты бормочешь, Мамчик? – Фила сидела, закинув ногу на ногу и Денис как раз около её ноги стоял. – Хоня, пошёл к себе в комнату! – пнула она его.
Хоня не сдвинулся с места, ещё шире улыбнулся и в углке глаза снова слеза заблестела. Мама поднял медведя и помог Хоне обхватить игрушку. Пацан развернулся и потопал в коридор.
– Он что, так и будэт?
– Без понятия, – фыркнула Фила. – Мне это по нулям как-то. Щас, так и быть, потерплю, швы ему снимут, и сдам в приют, с глаз подальше. – Фила поскребла халат, сокрушенно разглядывая жёлтое пятно на лепестке лилии. – Мне убогих кормить – не канает.
«Разве волк себя волком чувствует? – думал Мама. – Если себя волком чувствуешь, значит, ты не волк на самом деле. А кто тогда? Не слишком поздно выяснять?»
…
– Здраствуй, Мища! – Мама подошёл к незадачливому владельцу револьвера вплотную.
– Здравствуй, Мама! – кряхтя, ответил Михаил.
– У нас нэт врэмя! Ты должен много! Луче адать, на воле жизни тэбе нэ будзэт, а на киче вабшэ вилы, – Мама большим пальцем по горлу провел.
– Должен? На киче? – Михаил извивался, пытаясь освободиться. – Я же вам сказал, где золото искать, ребят!
– Ест, ест рыжьё. Его мэнты нашлы. В разбитой фурэ.
Михаил застонал и стал биться, тужась и толкая стол грудью.
– Анзор знат хочэт, када дзэньги будут? Мы тэбя искат не будзем, тэбя мэнты бистра найдут, када знат будут как ты тэстя падставыл! – Мама скривился, будто лимон надкусил.
– Лучше к ментам… – Михаил выбился из сил.
– Думаэшь, мы тэбя убём? Нэт! Будэш атрабатыват. На киче пэтухам завидават будэш. Твою баруху в Турцью прададзим. Бзик!
– Щас мы тэбе вэки атрэжем или губи, – Бзик раскрутил в руке нож-бабочку. – Будэш Михо-красавэц.
– Нет-нет-нет-нет! – Михаил сучил ногами под столом. – Есть, есть у меня! Есть у меня! Денег нет, есть драгоценности – украшения там… золотые, камни… ну, можно хорошо продать. У тестя в Питере! В квартире…
– Что ты за… Бзик, как по-русски «мразь» будет?
– Откуда я знаю. Я что… этот… филолох?
– Вроде, пока не похож.
– Что? Что я за? Что я за это хочу? – Михаил пытался в темноте вглядется Маме в глаза.
– Ты больше не можешь ничего хотеть! Слов нет таких ни в одном языке, ни на одной фене, чтобы сказать, кто ты есть! Старик тебе доверяет, дочь за тебя отдал! А ты его за хлам продал! – Мама потрясал кулаками и слюной в лицо Михаилу брызгал. – Дочку не пожалел свою, снимал её на камеру с этой… газетой…
– Ха! Филини! – усмехнулся Бзик.
– Хуже! … да где ты этой фене научился, Бзик, в Салехарде или в Кутаиси?
– Мама, что ты говоришь? – Михаил напрягался и морщился. – Я не понимаю по-грузински.
– Аткуда у нэго тваи цацки? – Мама выставил раскрытую ладонь и направил пальцы Михаилу в нос.
– Не у него, он про них не знает. Мы… это… когда с женой… ну, после свадьбы жили у них, я спрятал. В кладовке… там, под полом.
– А здэсь, в Ныжнэм, нэт у тэбя? – Мама недоверчиво голову наклонил.
– Здесь… Есть… тоже.
Мама услышал знакомый короткий скрип ступеньки крыльца.
– Каво ждош? – насторожился Бзик.
– Никого не ждёт! Ноги! – рявкнул Мама и метнулся к двери в углу комнаты.
Бзик бросился за ним и, когда с Михаилом поравнялся, ножом по верхней губе его полоснул, под самым носом почти. Как Михаил отплёвывает кровь и рану зажимает, Мама не видел, слышал только за спиной стихающий скулёж и крики: «Работает ОМОН! Бросай оружие! Руки за голову! Всем лежать!»
…
В парадное дома номер двадцать три по Захарьевской улице, снаружи украшенное статуями крепких полуголых мужиков, вошёл сантехник. «Очень похож», – Мама улыбнулся. Он неспешно шагал по другой стороне улицы и наблюдал. Чему радовался больше, он не знал – умению Бзика линять, или что близился конец всей бороде. «Как мальчишка! – Мама своим ощущениям удивлялся. – Дело не закончено, какая может быть радость?» Но ничего с собой поделать не мог. Гладко выбритые щёки просили поцелуев, весеннее солнце уговаривало снять замшевую кепку-восьмиклинку, а теплая ладошка Хони, семенившего рядом и державшего Маму за руку, даром давала ощущение собственной значимости, за которое всю жизнь приходилось драться.
– Давно тебя не было! – Когда они вошли в парадное, им встретилась пожилая женщина. Она разулыбалась Хоне: – Сегодня с папой? А то всё с мамой, да с мамой…
Мама делано улыбнулся из-под кепки и Дениса вперёд подтолкнул, чтобы общительная тётя Хониного пустого взгляда не заметила и не поняла, что его улыбка к её словам не относится. «Надо всё этим старухам! Чуйка у Филы-змеи, как нерв под ногтем». Когда к двери подошли, Мама надел перчатки и согнутым пальцем по замку постучал. Бзик открыл дверь изнутри, и они с Хоней проскользнули внутрь.
– Стой здэс! – Мама пальцем Хоне пригрозил и на мгновение ему показалось, что во взляде пацана жизнь появилась, и улыбка не бессмысленной стала. – Бзик, инструменты, не тяни резину!
– Гляди, птица, будто понимает, что чужие, – Бзик показал на бьющуюся в клетке канарейку.
Мама быстро обошёл комнаты и открыл кладовку. Бзик достал фомку и аккуратно поднял паркет. Под ним в фанере люк обнаружился. Между лагами перекрытия в полиэтиленовых мешках лежали цинки из-под патронов. Двенадцать штук всего.
– Перегружаем? – Бзик разворачивал сумки «мечта оккупанта».
– Давай, быстро!
В цинки были утрамбованы золотые украшения с камнями и без. Один цинк доверху был долларами набит.
– Бзик, смотри, – Мама постучал пальцами по полиэтилену, – он совсем Ермолай: говорил, что денег нет здесь. – Пустые цинки обратно суй и закрывай! – он показал на пол. – Я пока бардак наведу и что-нибудь из шмоток возьмём подороже.
– Зачем бардак? У нас ключи ведь: закроем и уйдем в тихую. – Бзик плечами пожал.
– Потом узнаешь, – помедлив, сказал Мама.
– Звонить парням? – Бзик показал Маме сотовый.
– Скажи, пять минут.
– Понял, – Бзик набрал номер. – Пяц минут, у падэзда, – скомандовал он в трубу и дыру в полу заделывать принялся.
Мама в сумки положил ещё кое-что из хозяйского барахла. Дверцы
