Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
с другими пьяными. Тут бы вам и конец.
Лоял не мог говорить – у него клацали челюсти, дрожали руки, но теперь он по крайней мере дышал. Когда он сел, толпа, разочарованная тем, что он оказался жив, вернулась к своим стаканам.
– Это адреналин, от него вы дрожите. Я сделал вам укол адреналина. Через полчаса вы успокоитесь. Полагаю, у вас и прежде случались такие припадки?
– Не такие.
– Аллергическая реакция. Наверное, вы что-то съели или выпили. Вот что я вам скажу. Составьте список всего, что вы ели и пили в последний день, и приходите ко мне послезавтра.
Но Лоял знал: это не из-за того, что он съел. Это было из-за прикосновения. Прикосновения к женщине. Ею не должен был быть никто, кроме Билли. Такова цена спасения. Ни жены, ни семьи, ни детей, ни каких бы то ни было других обычных человеческих радостей не будет в его повседневной жизни, ему остается только неприкаянное метание из одного города в другой, только тесный загон одиноких мыслей, жалкое утешение мастурбации, кривобокие идеи и разговоры с самим собой, так легко переходящие в безумие. Там, рядом со стеной, что-то начало тогда разлагаться в грязной непроглядной канаве, которая шла от его гениталий к душе.
* * *
Ласковый день, достаточно теплый, чтобы опустить окно и вдохнуть запах деревни. Черные поля расстилались на много миль кругом, длинные борозды напоминали невысокие волны на в целом спокойном море. Он хотел было заехать на какую-нибудь ферму и спросить, не нужен ли им помощник, но подумал, что вряд ли сможет работать в чужом хозяйстве, не мог представить себя стоящим с обнаженной головой и просящим работы. Он миновал лесопилку, учуяв особый запах свежераспиленного дерева, смешанный с затхлым духом собранных в кучи старых опилок. Ощущал он и дух собственного тела, пропитавший одежду даже сквозь запах хозяйственного мыла и трудового дня, не противный, знакомый домашний запах скомканных простыней и своих сложенных синих рабочих рубах.
Полеводческие фермы простирались до са́мого горизонта, поля рассекались белыми, словно проложенными по линейке дорогами, под прямыми углами огибавшими фермы и создававшими гипнотизирующе упорядоченный вид; единственным отдохновением для глаза были сходящиеся к горизонту линии перспективы и зигзагообразные росчерки птичьих полетов. Многие и многие мили пахотной земли, стелющейся между коренастыми фермерскими домами. Вдали он увидел трактор, прокладывавший множественные четкие ряды параллельных черных извилистых борозд, как будто тракторист повторял изгибы реки, которые держал в голове.
Масштабы здешних ферм вызывали у Лояла странное беспокойство. Его домашние поля площадью в двадцать акров местным показались бы шуткой. По дороге он представлял себе место, которое смутно планировал найти и где хотел бы осесть, – не такое, как у него дома, с неровными, вспученными полями и кислой почвой, со вклинивающимися в них кустарниками и рощами, зато и не с таким однообразным пейзажем под бескрайним небом. Он и не предполагал, что Миннесота такая равнинная. Однако ландшафт не был спокойным. От постоянно то поднимающегося, то стихающего ветра казалось, что по земле пробегает дрожь.
Для собственной фермы ему хотелось иметь небольшой, акров на двести пятьдесят, пологий, как округлость бедра или груди, участок земли с хорошим пастбищем. Он воображал своих голштинок пасущимися в сочной траве, доходящей им до колен. Почва там будет рассыпчатой, без камней. По обоим берегам речки – ровная плодородная пойма для выращивания зерна и луговых трав, а на южном склоне – участок, скажем, акров в пятьдесят, леса, состоящего из прямых деревьев с твердой древесиной, сахарных кленов с низкими кронами и сладким соком. На вершине своего холма он видел рощицу вечнозеленых елей, в темной чаще которых бьет родник, берущий начало из чистых подземных вод. Нужно будет завести трактор, полезная машина. Она себя окупит. Его руки крепко сжимали рулевое колесо, в зеркале заднего вида он лицезрел собственный целеустремленный взгляд и копну черных курчавых волос. Сила распирала его изнутри, требуя выхода.
Через несколько миль после Райса он сбавил скорость, заметив силуэт голосовавшего на обочине человека в раздувавшихся на ветру расклешенных брюках и щегольской матросской шапочке. Солнце раскалило капот машины. Лоял радовался тому, что снова в дороге, что оставил позади грязную мастерскую, и был не прочь взять попутчика. Он притормозил машину. Звук сбавлявшего обороты двигателя приятным эхом отдавался у него в ушах. Матрос был крупным мужчиной с волосами песочного цвета, лицом, напоминавшим картофелину, и маленькими, с игольное ушко, глазами. То, что ему хочется поговорить, стало ясно прежде, чем он сел в машину.
– Не иначе, мне вас сам бог послал, – сказал мужчина. – Я стою тут, брожу вдоль обочины, снова стою уже дня два. Клянусь, черт побери, старина Харри своим видом пугает водителей. Чудесный сегодня весенний день, правда? Я проехал от Норфолка досюда за два дня на трех попутках, везде все с радостью подвозят военнослужащего. Но только не в Миннесоте! Нет, сэр, только не в моем родном, черт его дери, штате, где подозрительность – второе имя каждого. Варяги[24] проклятые. Один парень притормозил было, дал по тормозам так, что гравий из-под колес полетел, но не успел я взяться за ручку дверцы, он меня разглядел и рванул с такой скоростью, словно участвовал в гонках – кто первый доедет до Литтл-Фоллс – и страшно отставал.
– Вы направляетесь в Литтл-Фоллс? – поинтересовался Лоял.
– В конечном итоге, да, но в настоящий момент нет. Собираюсь нанести неожиданный визит своей лучшей половине, моей женушке, в Лиф-Ривер, это к северу от Вадены. Там живет четыре человека, когда я там, я – один из них: дою коров, кошу сено, сражаюсь с соседями. Когда меня там нет, я хочу знать, не занял ли кто мое место. Там, где был, я видел слишком много «дорогих Джонов»[25], полученных, как удар ножа в сердце, это заставляло меня думать о Кирстен; знаю я этих скандинавок, потому что сам женат на одной из них, вот и подумал: а как там Кирстен и Хьюго? Хьюго живет на соседней ферме, мы вместе работали, сено там, заборы, всякое такое – словом, выручали друг друга: у меня сломается борона, Хьюго одолжит свою, у него из сенных граблей зуб вывалится, я дам свои… Так вот, Кирстин написала мне, что у Хьюго где-то в конце марта умерла жена, славная, миловидная, приятная такая и достойная женщина, я ее очень уважал. Ее укусил скунс, когда она прибиралась в дровяном сарае, и она умерла от бешенства. Врач ничего не смог сделать. Ну, я и подумал: что делает Хьюго, если у него ломается
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
