Книга Кедровая долина - Грейс Агиляр

Бледный, как мел, доблестный воин шел, спотыкаясь, навстречу Фердинанду. Опустился на ближайший стул, закрыл лицо руками, стон вырвался из его горла.

“Вина, скорее дайте ему вина! – вскричал монарх и первым протянул бокал дону Алонзо, – какое страшное зрелище заставило дрогнуть тебя? Где Моралес? Ты нашел его?”

“Да…” – едва слышно выдавил дон Алонзо, и зловещая лаконичность встрепенула сердца.

“И где же он? Почему не здесь? Что с ним? – задавал король торопливые вопросы, боясь ответа, – говори, друг, – что задержало его?”

“Смерть! – ответил рыцарь, преклонив колено пред монархом, – о, мой король, Моралес убит!”

“Убит! – повторил король, и это слово отозвалось эхом ужаса и горя во всех устах, – кто посмел поднять руку на любимца монархов и народа? И помыслить нельзя причину для вражды иль ссоры с этим человеком! Нет, дон Алонзо, пожалуй, потрясенный зрелищем, ты по ошибке принял за Моралеса другого человека!”

“И я так думал. Увы, мой король! Мертвое тело в зале кровью заверяет мои слова!”

Ни слова не говоря, Фердинанд решительно направился вниз. Там в воздухе висел гул возбужденных голосов, солдаты наперебой выкрикивали проклятия и угрозы убийце. Появление монарха заставило их почтительно замолчать. Король подошел к лежащему на носилках и укрытому покрывалом телу. Он приготовился поднять полог, и на лице его промелькнул испуг – он страшился правды.

Король решился, наконец. Отбросил ткань. Не могло быть сомнений. Знакомый высокий лоб, теперь белый и холодный, как мрамор. Остекленевшие глаза. Сжатые губы. Черные волосы со следами запекшейся крови. Правая рука сжимала рукоять меча – должно быть, Моралес намеревался вступить в бой. Смертельный удар был нанесен сзади с адской силой, чтобы покончить дело разом. Стон горя и ужаса сорвался с уст Фердинанда.

“Кто убийца? Кто свершил черное дело? – вскричал король, – дон Алонзо, есть след, улика?”

“Есть след, и есть улика, мой король! Убийца схвачен нами, и он под охраной!”

“Горюя и негодуя, мы забыли о правосудии! Привести убийцу! – потребовал Фердинанд, – прежде чем приговорим негодяя к смерти через муки, выслушаем объяснения и оправдания его!”

В смущении помедлив, дон Алонзо дал знак. Ввели человека со связанными руками, закутанного в плащ, в глубоко надвинутой шляпе, так что нельзя было видеть лица. Холод предчувствия забрался в сердце короля. Он приказал снять с человека плащ и шляпу.

“Стенли! – в изумлении вскрикнул Фердинанд.

“Казнить англичанина! Пытки и смерть! Лишить жизни неблагодарного!” – вырывались из солдатских глоток дикие возгласы. В гневе воины даже забыли о присутствии монарха, гремя оружием, обступили связанного Стенли и готовы были свершить самочинную расправу.

“Он был мой враг, я поклялся взять его жизнь или отдать свою, – глухо проговорил арестованный, не сознавая пагубность этих слов для самого себя, – он украл мое счастье и обрек меня на прозябание. Я ненавидел его, но я не убивал! Я желал честного поединка, а не подлого убийства. Теперь я каюсь в своих кровавых мыслях. Я не убивал, и меч мой незапятнан!”

“Лжешь, иностранец! – вскричал дон Феликс, – вот эфес и остаток клинка, вынутый из тела. Мы слишком хорошо знаем, кому принадлежит этот английской стали меч, и второго такого во всей Испании не сыщешь! И не чужая рука нанесла удар твоим оружием!”

К признанию умысла смертельной мести прибавилась бесспорная улика. Стенли был обречен. Кое-кто требовал немедленной расправы, коль вина очевидна. Другие предлагали расследование и проверку обстоятельств дела, дабы никто в Европе не упрекнул Испанию в беззаконной казни иностранца. Король склонялся ко второму мнению.

“Примем мудрый совет, – рассудил Фердинанд, – семь раз отмерим, чтоб не ошибиться. Дело правосудия проверять достаточность улик. Очевидность – еще не доказательство. Прошу всех, кто сможет, привести доводы вины или безвинности. Дон Феликс, до суда Артур Стенли на вашем попечении. Полночное это убийство – горе и позор наши, и тяжело сознавать их. Уведите арестованного, мы больше не хотим его видеть!”

В отчаянном порыве несчастный юноша вырвался из-под охраны и бросился в ноги Фердинанду.

“О, благородный Фердинанд, я не убийца! Не убийца! – вскричал Стенли отчаянно и со страстью, способной обесценить признания и улики. Не о пощаде я прошу, мне не нужна жизнь, коль опоздала месть моя! Я молю сохранить мою честь! Я не совершал гнусного преступления, и в этом клянусь в присутствии жертвы. Убитый не уничтожен! Если я виновен – пусть мертвый заклеймит меня взглядом!”

В тот давний век, бывало, прибегали к помощи убитого в опознании убийцы. Люди затаили дыхание в суеверном страхе. Лица побледнели, сжались смелые сердца. Но холодная рука Моралеса не указала на Стенли, а зрачки остекленевших глаз мертвеца не повернулись в сторону обвиненного. Дон Феликс, недруг мистики, дал знак охране поскорее увести несчастного.

Шум событий достиг покоев королевы. Столь ярый гомон не мог быть следствием бури. Встревоженная Изабелла послала узнать, что происходит внизу. Одна из юных приближенных отправилась в зал. Прошло несколько минут, и девушка вернулась, дрожа от ужаса новостей – дон Фердинанд Моралес убит, и его убийца никто иной, как англичанин Артур Стенли.

Как всегда, владея собой и не теряя присутствия духа в тяжелые минуты, Изабелла скорым шагом проследовала в зал. Она вошла, когда выводили арестованного. Офицеры успокаивали солдат: угрозы – не мужское дело!

Король не сразу заметил появление Изабеллы. Королева нагнулась над телом убитого. Не отпрянула, не побледнела. Только произнесла: “Бедная, бедная Мари…”

Слова эти достигли ушей собравшихся мужчин. До сей минуты головы их были заняты мыслями лишь о мертвом и о расправе. И тут все вспомнили о живущей и о жалости. Непрошенные слезы навернулись на глаза короля. “Что станется с Мари? Как сумеем мы сообщить, и как сможет она пережить?” – подумал монарх.

“О, моя Изабелла! Будь благословенно сострадающее женское сердце твое! – произнес Фердинанд и осторожно отвел королеву от носилок с телом, – ручаюсь, ни один из нас, оплакивая Моралеса, не подумал о жене его. Достанет ли мужества мужчине передать страшную весть несчастной Мари, смягчить ее горе, успокоить?”

“Это сделаю я, – без промедления ответила Изабелла, – исподволь и осторожно я подготовлю ее. Я знаю, как она любила, как он любил… Только я смогу оплакать вместе с ней потерю. Лишь женские уста найдут слова утешения. Она придет сюда, ко мне…”

У тела выставили охрану. Король принял меры секретности, дабы