– Надзиратель Здена сделала вам больно? – спросил кто-то.
– Нет, – отвечала она, многозначительно глядя на Паннонику, которая правильно оценила ее взгляд.
– Говорите, – вздохнула Панноника, – скажите все, что у вас накипело.
– Может, лучше вы сами скажете?
– Нет. Вам явно надо выговориться.
Воцарилась тишина.
– Неловко даже говорить. Надзиратель Здена рассказала мне, что сделала Паннонике определенного рода предложение и в награду обещала устроить нам всем побег. А Панноника отказалась.
Все взоры обратились на Паннонику, которая сидела с непроницаемым лицом.
– И правильно поступила, – сказал ЭРЖ-327.
– Вы считаете? – спросила МДА-802.
– Да ей на нас плевать, – заявил мужчина, который так и не простил, что все над ним смеялись. – Плевать, что ее отказ – это приговор нам всем!
– Замолчите, грубиян, – подняла голос одна из женщин. – Панноника, я прекрасно вас понимаю. Мы все понимаем. Надзиратель Здена – жуткое существо, и каждому из здесь сидящих было бы противно даже думать о… об этом. Однако это вопрос жизни и смерти. Точка.
– Дешево же вы цените честь! – возмутился ЭРЖ-327.
– Разве не дело чести спасти нам жизнь? – возразила женщина. – Вот вы, ЭРЖ-327, влюблены в Паннонику. Думаете, мы этого не замечаем? Но надо действительно обезуметь от любви, чтобы предпочесть свою и нашу смерть часу времени наедине с надзирательницей Зденой. Мы тоже очень любим Паннонику и восхищаемся ею, но не намерены жертвовать жизнью ради ее стремления к чистоте.
Женщина умолкла. Она выразила общее мнение, и добавить было нечего.
– Да вы просто персонажи мопассановской «Пышки»! – взорвался ЭРЖ-327.
– Нет, – отозвалась МДА-802. – И вот доказательство: я сегодня предложила вместо Панноники себя, но Здена не захотела.
Панноника сидела опустив глаза.
– Почему вы молчите? – спросила МДА-802.
– Мне нечего сказать.
– Неправда. Мы знаем, что вы человек благородный. И хотим вас понять, – настаивала МДА-802.
Панноника, вздохнув, покачала головой.
– Все из-за того, что она женщина? – невинно спросил кто-то.
– Будь надзиратель Здена мужчиной, я бы вела себя точно так же, – отрезала девушка.
– Поверьте, мы нуждаемся в объяснениях, – сказала МДА-802.
– Вы их не получите, – ответила Панноника.
– Принцесса на горошине посылает нас на смерть! – выкрикнул все тот же мужчина.
Получилось слишком громко. Заключенные, сидевшие за другими столами, повернулись в их сторону.
Все сразу замолчали. Когда атмосфера чуть-чуть разрядилась, снова поднялся гомон.
– Вы ведете себя как побежденные, – сказала Панноника. – Никто из нас не умрет, и как раз потому, что я не сделаю ни одной уступки врагу.
На другой день, когда надзиратель зачитал листок с именами приговоренных, Панноника сделала два шага вперед, повернулась в ту сторону, где, как она полагала, находилась камера, и громко произнесла:
– Зрители, сегодня вечером проголосуйте за меня! Пусть при подсчете результатов там окажется не два имени, а одно! Пусть номер СКЗ-114 получит абсолютное большинство! Все вы, сколько вас есть, пали так низко, что смотрели и продолжаете смотреть эту гнуснейшую бесчеловечную передачу. Искупить вину вы сможете лишь тем, что завтра меня приговорите. Вы должны сделать это для меня!
Она вернулась в строй.
«Увы, как я и подозревала, она совершенно сумасшедшая», – вздохнула МДА-802.
«А мы-то надеялись, что она нас спасет», – подумала вся бригада.
Даже ЭРЖ-327 дрогнул: «Она великолепна. Но можно быть великолепной и ошибаться».
Здена была сражена.
Панноника провела день в безмятежном спокойствии.
* * *
СМИ взвыли, сообщения сыпались одно за другим, в оценках чувствовалась растерянность.
Один из вариантов, многократно повторенный, возобладал над массой противоречивых версий: «Она вообразила себя Христом».
Вечером во всех газетах прошла та же информация: «Заключенная Панноника выступила сегодня утром с обращением к публике и решительно потребовала от зрителей „Концентрации“ единогласно вынести ей смертный приговор. Она недвусмысленно объявила себя искупительной жертвой, сказав, что для публики это единственная цена прощения».
Радио и телевидение, не столь щепетильные, как печать, предположили, что Панноника подвинулась рассудком.
Вечером за столом царило тягостное смущение.
– У нас, надо полагать, Тайная вечеря? – сказала МДА-802.
Панноника рассмеялась и вытащила из кармана шоколад:
– Она взяла шоколад, преломила и, раздавая ученикам, сказала: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое».[4]
– Он не так трясся над своим телом, – съязвил мужчина, который ее ненавидел.
– Поэтому я не Он, и вы не Иуда, который был трагическим и необходимым персонажем.
– Но Он хоть спасал людей!
– Вы обвиняете меня в том, что я не Христос? Фантастика!
– Не далее как вчера вы обещали, что никто из нас не умрет! – возмутился мужчина.
– Так оно и будет.
– И как же вы это сделаете? С того света, что ли, нас станете защищать? – спросил он.
– Не торопите события. Я еще не умерла.
– Ваше требование могут запросто выполнить. У вас есть дар убеждения, знаете ли.
– Я и рассчитываю, что его выполнят.
– Как же вы тогда спасете нас? – взвился он.
– Спасение как шоколад: оно вам положено, верно?
– Хватит умничать, – сказал мужчина. – Понятное дело, наши души не такие возвышенные, как ваша. Однако любой из нас на вашем месте согласился бы на предложение Здены, чтобы спасти остальных.
– Вы бы согласились и за куда меньшую цену, – отозвалась Панноника.
МДА-802 чуть заметно вздрогнула.
– Ну да, – продолжал мужчина, ничего не поняв. – Мы простые люди, человеки, и знаем, что приходится иногда пачкать руки.
– Руки? – переспросила Панноника, подчеркивая несуразность сказанного. – Я предпочла бы не слышать, что бы вы сделали на моем месте. На моем месте – только я одна, никто на место другого встать не может. И когда кто-то ради вас идет на смертельный риск, на который сами вы не способны, не воображайте, будто можете его понять, и уж тем более судить.
– А кстати, зачем идти на риск? – перебила МДА-802. – То, что предлагает Здена, ничуть не опасно.
