И, как будто этого было недостаточно, у ног этогоэкзотического красавца лежала, томно потягиваясь, огромная пантера, покрытаяугольно-черной шелковистой шерстью. Под черной шкурой пантеры перекатывалисьмогучие тренированные мускулы.
Катины похитители снова что-то почтительно проговорили, иатташе довольно сурово ответил им на том же незнакомом языке. Похитителипоклонились и безмолвно исчезли.
Катя гордо выпрямилась, бросила неодобрительный взгляд наЛюсьена и опасливый на его пантеру, и самым решительным тоном заявилапо-французски:
— Вы считаете приличным такое средневековое отношение кженщине?
— Средневековое? — удивленно переспросил Люсьен навполне приличном русском языке. — Почему мое отношение кажется вамсредневековым?
— Ах, вот как! Вы еще и по-русски умеете говорить!
— Почему это вас удивляет? Мне кажется логичным, чтодипломат знает язык той страны, в которой он аккредитован!
— Но во время нашей первой встречи вы не признались,что владеете русским языком!
— Вы тоже не были со мной до конца искренни, —атташе криво усмехнулся. — В конце концов, у каждого из нас могут бытьсвои маленькие тайны…
«Да уж, — подумала Катерина, — представляю себеэти маленькие тайны большого Люсьена! Его прихвостни затаскивают к нему водворец приглянувшихся женщин, и он тут с ними вытворяет, что хочет, прикрываясьдипломатической неприкосновенностью! И хорошо еще, если после этого отпускаетживыми! А то… всякое в голову приходит! Вон, был же в Африке президент Бокасса,который потом провозгласил себя императором. Так он, говорят, съел целую кучународа.., а что, это самый простой способ избавиться от трупа.., но мы ведьвсе-таки не в Африке!»
— Мы ведь все-таки не Африке! — произнесла онавслух, хотя и дрожащим от страха голосом. — Меня будут искать! Меня ужеищут…
— Да что вы себе вообразили? — спросил Люсьен,удивленно подняв брови. — Я вовсе не собираюсь вас удерживать силой! Ятолько хочу еще раз с вами поговорить, а потом идите, куда вам будет угодно!
«Представляю себе, — подумала снова Катя, он отпуститменя, а по дороге к выходу я провалюсь в какую-нибудь специальную ловушку иокажусь в подземелье, вместе с голодными тиграми… Или просто прикажет своейпантере растерзать меня! Ужас какой!»
— Ужас какой! — последние слова она сновапроизнесла вслух.
— Что — ужас? — насмешливо переспросилатташе. — Вы говорите о пантере? Это Багира, я забыл вас представить другдругу.., или вам кажется ужасным, что я готов вас отпустить?
Но если вы не хотите уходить, я с удовольствием могупредложить вам свое гостеприимство…
— Ну уж нет! — Катя передернула плечами. Ужас —это я сказала по поводу вашего жилища., какая немыслимая пошлость! Ваша комнатаобставлена, как гарем султана из какого-нибудь третьесортного голливудскогофильма! Или как дешевый бордель на Ближнем Востоке!
— Вы были в дешевых восточных борделях? насмешливопереспросил Люсьен.
— Да перестаньте вы издеваться, несносный вычеловек! — в сердцах воскликнула Катя.
— Ну вот, кажется, я чего-то добился: вы перестали менябояться. Садитесь, я хочу с вами поговорить, — атташе показал Категлубокое кресло, обтянутое светло-золотистой кожей, и сам сел напротив.
Пантера зевнула, продемонстрировав великолепные клыки, иулеглась у его ног.
— Неужели вы не могли придумать более цивилизованногоспособа пригласить меня? — недовольно проговорила Катя, усаживаясь вкресло и с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Цивилизованного? Нет, не мог, — Люсьен состроилуморительную гримасу, — я ведь дикарь, людоед.., признайтесь, вы именнотак обо мне думаете?
— С чего вы взяли? — Катя изобразила искреннеевозмущение.
При этом она заметно покраснела, потому что именно тактолько что о нем и подумала, буквально такими словами. Что он, мысли ее читает,что ли?
— Ничего подобного я о вас не думала! —пробормотала она, с трудом преодолев смущение.
— Не верю! — атташе состроил уморительную гримасу.
«Тоже мне Станиславский нашелся! — подумалаКатя. — Это он на репетициях кричал своим актерам: Верю! Не верю!»
Вслух она сказала совсем другое:
— Кажется, я вам не давала поводов для недоверия…
— Очень даже давали! Вчера, в ресторане…
— Что в ресторане? Разве я вас в чем-то обманула?
— Я спрашивал, бывали ли вы в Африке…
— Но я сказала вам чистую правду! Я в Африке никогда небывала! Могу поклясться чем угодно…
— Вы — нет, но ваш муж.., он бывал там очень часто, авы об этом даже не заикнулись.
— А вы про мужа не спрашивали, — ответилаКатерина, еще больше покраснев.
Не могла же она сказать этому ужасному человеку, как вчераподпала под его удивительное обаяние, как на нее подействовал его животныймагнетизм! Не могла же она сказать ему, что вчера вечером она начисто забыла отом, что на свете существует профессор Кряквин, ее законный муж, который вданный момент сидит у какого-нибудь полупогасшего костра в глухих африканскихдебрях и, возможно, думает о ней, о своей жене! Или вовсе о ней не думает,потому что если бы он хоть немного о ней думал, то не бросил бы одну такнадолго, не предпочел бы ей путешествие по своей обожаемой Африке! Не оставилбы ее беззащитной в этом полном опасностей мире, где встречаются такиечернокожие дипломаты с их проклятым животным магнетизмом и трижды проклятыммужским обаянием!
— Откуда вы узнали про моего мужа? — надувшисьпроговорила Катя, чтобы преодолеть смущение.
— По своим каналам, — коротко отозвался Люсьен ипосле небольшой паузы добавил:
— Неужели вы думаете, что у меня нет возможностей длятого, чтобы навести кое-какие справки?
— Думаю, что с возможностями у вас полныйпорядок, — ответила Катя, окинув выразительным взглядом окружающуюроскошь.
— Правильно думаете, — атташе кивнул, — и уменя была возможность и желание купить ваше панно. Но вы не захотели пойти мненавстречу!
— И тогда вы его похитили, — закончила за негоКатя, — не своими руками, конечно, а руками своих подручных!
— Как вы могли такое подумать! — прорычал атташе,вскочив на ноги. — Я никогда не опускался до воровства! Даже в такомважном Случае!
Белки его глаз яростно сверкали, и весь лоск цивилизации намгновение слетел с чернокожего дипломата. Катя испуганно вжалась в спинкукресла. Люсьен глубоко вздохнул и взял себя в руки.
— Если бы вы вчера согласились на моепредложение! — сказал он совсем другим голосом, снова опускаясь вкресло. — Но что теперь об этом говорить! Шанс упущен, все потеряно…
