Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Архитекторы пропагандировали практичность сетки с начала 1900-х, когда знаменитый французский педагог Жан-Николя-Луи Дюран разработал систему экономичного проектирования (которой обучил поколения студентов), позволявшую проектировать здания практически любой величины и сложности на основе модульной квадратной сетки. Архитекторы раннего модернизма, такие как Вальтер Гропиус, завороженные возможностями массового производства, переработали дизайн Дюрана для производства и строительства образцовых проектов доступного жилья в поселке Вайсенхоф в Штутгарте (Германия), заложенном в 1927 году. Гропиус использовал сетку для поэтажных планов, интерьеров и внешних фасадов своих домов № 16 и 17, утверждая, что это уменьшит общую стоимость жилищного строительства вследствие снижения затрат на производство и транспортировку строительных материалов и упрощения процесса строительства настолько, что его смогут осуществлять неквалифицированные рабочие. Современники Гропиуса тоже поддерживали сетку, но по другим причинам: Людвиг Хилберсеймер ратовал за ее использование не только в небольших домах на одну семью, но и в высотных жилых комплексах, и в городских планах, оправдывая проистекающее из этого однообразие городского дизайна и строений тем, что это поможет современным городским жителям, склонным кочевать с места на место, везде чувствовать себя как дома.
Гропиус и Хилберсеймер были, несомненно, правы с точки зрения строительства и дизайна: легкость и практичность сетки неоспоримы. (Только взгляните на план любого среднезападного города или Манхэттена.) Но на протяжении истории модерна и современной архитектуры гнетущая простота зданий и городов, состоящих из перпендикулярных прямых линий, пересекающихся под прямыми углами, осуждалась и даже осмеивалась. Один из комментаторов перепланировки Парижа бароном Жоржем-Эженом Османом при Наполеоне III – строительного проекта, включавшего прорубание широкого прямого бульвара через средневековую ткань города, – язвительно заметил, что Осман, если бы мог, «расположил звезды над головой двумя прямыми линиями», а еще сто лет спустя итальянская авангардная группа Superstudio опубликовала серию городских ландшафтов и пейзажей, иллюстрирующих дегуманизирующий эффект сетки.
В наши дни исследование когнитивных методов, с помощью которых люди находят дорогу в пространствах, прояснило, почему некоторые дизайнеры испытывали неизменное ощущение беспокойства, видя повсеместное распространение сетки. Ориентирование в пространстве – сложный процесс. Чтобы безопасно доставить нас из одного места в другое, наш мозг использует нейроны распознавания места и нейроны решетки в гиппокампе и гиппокамповой формации; они позволяют нам постоянно обновлять наше положение по отношению к объектам вокруг нас, – что поэтично называют «счислением пути». Но сетки, которые конструирует наш мозг при счислении пути, не прямоугольные. Вместо них, чтобы перемещать наши тела в пространстве, наш мозг неосознанно представляет гексагональную решетку точек и фиксирует местоположение нашего тела по отношению к двум объектам в пространстве, с которыми оно образует равносторонний треугольник в пределах гексагональной сетки. От любой отдельно взятой точки соседние поля будут образованы приращениями под углом 60 градусов.
Вооруженные этими знаниями, сравните дома Гропиуса в поселке Вайсенхоф с домом Ханна, построенным Фрэнком Ллойдом Райтом в Стэнфорде, Калифорния. Райта тоже заботила проблема создания хорошо спроектированного доступного дома. Но он был против решимости Гропиуса применить технологии производства массовой автомобильной продукции для постройки дешевого жилья. Построив сотни домов для людей скромного достатка, Райт избегал простой прямолинейной сетки. В доме, который он спроектировал для Пола и Джин Ханна в 1936 году в Стэнфорде (ныне принадлежит Стэнфордскому университету), он применил довольно необычную геометрию равносторонних треугольников, объединенных в гексагональные поля.
Триангулируя положение нашего тела с помощью двух точек (объектов) в пространстве, наш мозг создает сетку не из квадратов или прямоугольников, а из треугольников и шестиугольников, чтобы помочь нам проложить путь через пространство.
Эти формы перекликаются с природными, такими как медовые соты и мыльная пена, и поэтому, думал Райт, люди внутренне – иными словами, подсознательно – сочтут их привлекательными. Возможно. Но Райт также интуитивно чувствовал, что людей притягивают пространства, организованные в соответствии с гексагональной геометрией, поскольку они не противоречат велениям зрительного восприятия человека и могут весьма способствовать более непринужденному освоению пространства. «Когда папа строит, – как-то сказал сын Райта, – он видит вещи краем глаза». Когнитивные нейрофизиологи Эдвард и Мей-Бритт Мозер совместно с Джоном О’Кифом теперь подтвердили то, что Райт прозрел интуитивно: пространственное ориентирование человека организует помогающая нам находить дорогу практика подсознательного воображаемого триангулирования положения нашего тела в пространстве с помощью двух других соседних точек.
Прямоугольные сетки имеют свои достоинства и всегда будут играть важную роль в строительной среде. Но прагматизм больше не требует их назойливого неприкрытого использования. Дизайнеры теперь способны выполнять проекты не только массового производства, но и массового приспособления к потребностям человеческой жизни благодаря недавним изобретениям в технологиях компьютерного проектирования и производства с помощью компьютера. Общая композиция проекта и его составляющие могут быть более сложными и более приспособленными к месту, пользователям и функциям (называемым программой проекта), чем было технически возможно в прошлом.
Два способа восприятия окружения: непосредственные реакции и метафорические схемы
Неосознаваемые когниции, которые непрерывно протекают в наших умах, когда мы перемещаемся по строительной среде, обнаруживают себя в реакциях двух типов – прямой и опосредованной. Непосредственные реакции – физиологические, а не освоенные. В этом случае некая особенность окружения сама по себе вызывает в нас быстрый автоматический отклик, как когда мы, например, отшатываемся от дурно пахнущего мусора, испытываем повышенное чувство беспокойства в павильоне Нувеля для «Серпентайн» или легкое чувство страха в музее Либескинда. Самые очевидные непосредственные реакции регулируются миндалевидным телом мозга, где формируются рефлексы страха, который вызывает так называемую реакцию «бей или беги».
Любой, кто заходил в Дом с привидениями или забирался в Doom Buggy для поездки по одному из диснеевских домов с привидениями, испытывал неотвратимый автоматизм человеческой системы непосредственных реакций. Какими бы хладнокровными мы ни были, как бы настойчиво ни напоминали себе, что все это – постановка, не более чем спектакль, логика оказывается слабым союзником, когда мы обнаруживаем себя пленниками темного, мрачного помещения без определенных границ и размеров или комнаты без видимого выхода, либо стоящими на нестабильном полу, который может накрениться и резко выбросить нас в пространство, либо слышащими внезапные, неожиданные движения или громкие неожиданные шумы на высоких тонах. Объективно посетители Дома с привидениями знают, что такие стимулы не представляют опасности. Но это никак не мешает нам – а фактически и не может помешать – испытывать инстинктивный, осязаемый испуг, даже если диссонанс между физиологическим страхом, который мы ощущаем в нашем теле, и осознанным когнитивным знанием об отсутствии риска для нас, приводит скорее к острым ощущениям, чем к ужасу.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
