Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Однажды июльским вечером в нашем саду появился Виктор Чернов, отчим моей матери, и его вторая жена Ида Самойловна[35]. Малыши уже пообедали, и Чернушки накрывали стол в столовой для остальных членов семьи: нас было уже девять – большое хозяйство.
Ида Самойловна была каким-то мифическим существом из моих детских фантазий, и казалось вполне естественным, что она появилась в нашем доме именно в это фантасмагорическое лето. Она была старая большевичка, и моя бабушка когда-то считала ее своей подругой. Позже, в начале двадцатых годов, Виктор Чернов ушел из-за нее из семьи.
В 1917 году Ида, оказавшись без поддержки и помощи, прибилась к семье Черновых сразу после их возвращения в Россию. Снова и снова она взывала к бабушкиному состраданию. Наверное, она понимала, что Чернов в тот момент был одной из главных политических фигур новой России.
Теперь же Ида сидела в нашем саду на скамейке около юкки. Ведьма, которую я себе воображала, была прямо передо мной. Больше всего Ида напоминала огромную гаргулью. Ее изуродовал артрит, лежавшие на коленях руки напоминали когтистые лапы, жившие своей собственной жизнью. Непонятно, как можно было променять мою прелестную бабушку на эту женщину.
Когда Черновы появились в нашем саду, бабушку сначала охватила паника. Что будет с ее репутацией, если вторая мадам Чернова поселится в деревне? В ужасе она скрылась в своей комнате. Через некоторое время она вышла оттуда и заявила, что если Черновы останутся в Сен-Дени, то ей придется уехать. Если транспорта не будет, она пойдет в Париж пешком. Но дочери долго ее уговаривали, и мало-помалу им наконец удалось ее успокоить. Довольно скоро ее природная доброта взяла верх над эмоциями, и она принесла Иде чашку чаю в сад.
Черновы объяснили, что они едут в Соединенные Штаты. Они надеются как можно скорее добраться до Марселя, но, конечно, в итоге застряли на Олероне на несколько недель.
В течение этого времени Виктор Чернов, крупный, улыбчивый, с аккуратно подстриженной белой бородой, часто приходил в дом Ардебер. Мы с Андреем сохранили приятные воспоминания о его редких визитах в Плесси. Он любил детей, и говорили, что когда-то, когда молодые Чернушки были маленькими, он был им хорошим другом… Теперь он играл с Андреем в шашки и пел малышам русские песни – у него был теплый низкий бас. Но, несмотря на это, было ясно, что он сильно подавлен. С маниакальной настойчивостью он все время пытался придумать, каким образом поскорее уехать в США. Я никогда раньше не видела, чтобы человек постоянно жил в таком сильном страхе.
К этому времени относятся мои воспоминания о стихах Пастернака, которые так любил мой отец. Я все еще помню, как он читал их, когда на пляже мы собирали плавник, выброшенный морем на берег.
Повесть наших отцов,Точно повестьИз века Стюартов,Отдаленней, чем Пушкин,И видитсяТочно во сне[36].
В те годы, когда мы читали много исторических романов, правление Стюартов казалось менее сказочным, чем наша жизнь на Олероне. Однако наши летние гости вовсе не были персонажами из снов. Они всплывали из прошлого, из прошлого Европы, они ковали наше будущее, как сказал мой отец как-то на пляже. Кто бы что ни делал, все имеет свое значение, так создается мир. Мне не стоит сожалеть о том, что я – девочка. Девочкам часто не хватает воли и упорства, но, если я хочу что-то сделать или кем-то стать, я это сделаю или таковой стану. Главное – не бояться.
Отец не сомневался в этом, и я ему верила.
Флаги и улыбки
Страх, пока еще смутный и едва различимый за пеленой флагов и улыбок, вошел в нашу жизнь светлым июльским днем – 20 июля Сен-Дени заняли немцы. Накануне вечером сельский глашатай обошел деревню и зачитал объявление господина мэра: гражданское население должно воздержаться от любых проявлений враждебности по отношению к оккупационным войскам, прибытие которых ожидается завтра утром. Жителям предписывается не покидать своих домов до нового распоряжения мэра.
Погода в тот день была чудесная, хоть и немного ветреная. Я помню, что накануне долго смотрела, как увенчанные белой пеной огромные волны разбиваются о песок Большого пляжа. Но наутро нам, как и всем остальным жителям Сен-Дени, сидевшим в этот день за задернутыми занавесками или закрытыми ставнями, довелось наблюдать, как немцы медленно, с лязгом входят в деревню. Мы смотрели из окон бабушкиной спальни, а малыши – из Наташиной комнаты на верхнем этаже. Это был их любимый наблюдательный пункт, когда им запрещали выходить в сад. Оттуда они смотрели, как зимой после воскресной мессы жители Сен-Дени в любую погоду шли процессией от церкви до пристани и обратно. Но то, чему они стали свидетелями в это утро, было зрелищем совсем другого рода – и они буквально остолбенели.
Немецкая часть в несколько сотен человек вошла в деревню. Эти люди проделали долгий путь и наконец достигли своей цели – за Портовой улицей был только океан. Несмотря на опустевшие улицы, залитый солнцем Сен-Дени должен был выглядеть гостеприимно. Солдаты пришли сюда на отдых, словно бы предваряющий празднование окончательной победы. Немцы быстро шли в сторону отеля “Веселое солнце”, что находился на Портовой улице в двух кварталах от нас. Им предстояло разместиться в этом длинном здании, пустовавшем с самого начала войны. Шесть или семь групп по двадцать человек в каждой прошли, весело горланя строевую песню, слова которой были начисто лишены какого бы то ни было смысла:
Халли, халло, халли, халло,
Халли, халло, халли, халло,
Халли, халло, хо хо хо хо,
Халли, халло, хо хо хо хо…
На них были серо-зеленая форма и черные кожаные ботинки. Оружие – пистолеты, ружья, автоматы – было черного цвета, смазано маслом и начищено до блеска. Все они были высокие, светловолосые и очень молодые.
Впереди проехали двенадцать мотоциклистов в стальных шлемах и с автоматами на ремнях. Оконные стекла в старых олеронских домах дребезжали от грохота моторов.
За пешими солдатами медленно следовали несколько грузовиков, в которых сидели солдаты постарше. За грузовиками шли лошади, тянувшие тяжелые пушки. Это шествие, длившееся около часа, замыкала еще одна группа мотоциклистов – точно грохочущие дьяволы в шлемах.
У немцев все было черного или серо-зеленого цвета, даже камуфляжный брезент на грузовиках походил на черно-зеленых зебр. На улице поднялась пыль, а едкий запах бензина, кожи и конского навоза проник даже в наш дом и никак не выветривался. Еще не осела пыль, как мимо нас прогрохотали черные машины. По улице между мэрией и гостиницей туда-сюда беспрестанно забегали солдаты.
В сумерках опять появился глашатай и прочел первый из бессчетного количества приказов, которые отныне будут определять нашу жизнь. С девяти часов вечера до шести часов утра объявляется комендантский час. Все, кто появится на улице в это время, будут расстреляны немецкими патрулями без предупреждения. Населению следовало также помнить, что оккупантов не нужно бояться при условии, если все будут соблюдать правила и вести себя дисциплинированно.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
