Блядь! Мысли скачут, как тараканы после травки. Калашникова упрямая, и, если она до сих пор держит в голове Ветрова, я ничего с этим сделать не смогу. Клин клином? Возможно. Но в таком случае, я боюсь, она совсем разочаруется в мужчинах и начнет грести под одну гребенку каждого, в том числе и меня.
Издали слышу разрывающийся мобильный телефон. Натянув на себя спортивные штаны, направился в свой кабинет. Но, остановившись в коридоре, я обратил внимание на входную дверь и обувь. Туфли Евы все еще тут? Нахмурившись, зашагал в их направлении, оглядываясь по сторонам. В гостиной комнате пусто, но стоило приблизиться к кухне, почувствовал запах готовящейся еды. Мое сердце ухнуло вниз, потому что Калашникова стояла у плиты. Напевала себе под нос песни. Спокойная. Впервые я увидел ее такой расслабленной.
— Ева, — зову ее, оперевшись о косяк двери кухни, но она никак не реагирует на мой голос. Я совсем позабыл о телефонном звонке, звук трели до сих пор разрывал тишину в моем кабинете. И мне все равно, кто сейчас пытается дозвониться до меня, я не могу уйти отсюда. Ноги сами приросли к полу, а девушка, что готовит нам завтрак напротив, совсем не замечает моего присутствия. Вьющиеся каштановые волосы ниспадают с плеч, укутывая вуалью ее личико. Она пробует что-то из тарелки, и только тогда, подняв свои зеленые глаза, замирает. Ева видит меня, мгновенно покрываясь румянцем. Эта сильная женщина настолько ранима и жаждет внимания к себе, что я готов Калашниковой об этом говорить каждую секунду, чтобы видеть эту розовость на щеках. И знать, что только я способен взбудоражить каждую нервную клеточку девушки.
Ева вынимает беспроводные наушники из ушей, ухмыляется.
— Прости, — за что-то извиняется, убирая подальше от плиты девайсы. — Я тут немного похозяйничала у тебя, но я все уберу, — тут же замечает, продолжая помешивать в сковороде еду.
— Все нормально, Ева, — ласково произношу ее имя, затем шагаю к ней. — Я думал, ты сбежала, — признаюсь, а сам скрестил руки на груди. Калашникова снова краснеет, стараясь смотреть мне в глаза, но я вижу ее волнение. Ах, черт, я же без футболки, и потому так смутил ее. Коварно ухмыльнувшись, подмигнул ей, на что Ева лишь фыркнула, продолжая готовить завтрак. — Я отойду ненадолго, ты не против? — показываю на дверь, разрываясь между тем, чтобы остаться с ней или все-таки посмотреть, в чем дело, кому я с утра понадобился.
— Иди, Лев, — согласно кивает, намеренно не поднимает голову и своих зеленых глаз, избегая нового зрительного, манящего контакта.
Нехотя оставляю Еву одну, то и дело оглядываясь назад. Безумно рад, что ошибся в своих мыслях и суждениях насчет нее, и тем не менее, я чувствую ее отчужденность. Войдя в кабинет, матом выругался, обнаружив несколько пропущенных от Суханова, и несколько писем от Эдуарда Вольного. Эд — давно знакомый друг, когда-то пришли волной в бизнес, а потом стали заниматься каждый своим делом, периодически встречаясь на благотворительных вечерах. Совсем недавно Вольный клуб открыл, все из той же песни, в тематическом направлении. Говорит, с кем-то поспорил из своих знакомых, но пока не признается, кто все-таки одержал победу.
Решаю позвонить все же Суханову. Друг моего отца просто так названивать не станет с утра, будь это не настолько важным. Идут короткие гудки и на третьем, старик отвечает мне. Голос скрипуч и недоволен, а значит, дело серьезное.
— Лев, твою мать, — прохрипел в трубку, закашлявшись.
— Извини, Дьякон, занят был, — отвечаю, проведя рукой в нервном жесте по волосам. Ева в моем доме, и меня тянет к ней, но должен сейчас успокоить старика, даже если возникшие проблемы слишком серьезны.
— Да уж, я уже в курсе чем и кем, — сухо подмечает. — Ты в своем уме, Лев? — практически кричит в телефонную трубку, сбивая меня с толку.
— Успокойся, — рявкнул, чего не смел делать ранее. Суханов резко выдохнул. — Если ты о Калашниковой, то все взаимно. Не волнуйся, — во рту словно песок, оттого и першит в горле, будто я мог пойти против воли Евы. Взять то, что хочу, а потом просто выкинуть за борт.
— Блядь, Лев, ты сейчас серьезно? Я советовал пригласить на ужин девчонку, а не сразу затащить в койку.
— Даже если это и так, это никого не касается, — мигом обрываю Суханова, обозначая грань дозволенного. — Это наше дело, Дьякон.
— Да, Лев, ваше, я не спорю, — фыркает, явно недовольный чем-то более масштабным. — Только учти, что твои игры теперь пестрят в бульварной газетенке.
Я хохотнул, привыкший к очередным сплетням о себе.
— Ты сейчас серьезно? — остановившись посмеиваться, я облокотился задницей о край стола.
— Как никогда, — груб со мной, а потом добавляет: — Ева теперь тоже там. С тобой. Вас засекли и проследили, куда вы второпях летели после ужина в ресторане.
— Вот, твари, — выругался, долбанув по столу кулаком. — Это же еще не все? — спрашиваю у Дьякона, на что он лишь мычит себе под нос. — Ладно, я разберусь с этим.
— Ты уж постарайся, потому что теперь ты под особенным прицелом, не считая того, что Калашникова твой Адвокат, — тараторит Суханов, затем отключается. Сука! Я хотел закричать, что есть силы, но сдержался вовремя, потому как Ева постучала по косяку двери кабинета, отвлекая меня от наплыва злости и ярости. Ее зеленые глаза искрились, притягивая магнитом к себе. Я выпрямился, положив свой мобильник обратно на стол. Подзываю девушку, и она так легко соглашается, прильнув к моей груди.
— Лев, мне пора на работу, — носиком щекочет грудную клетку, затем приподнимает голову и глядит на меня. Улыбается, озаряя светом мой кабинет. Я провожу ладонью по ее щеке, затем убираю за спину длинный локон волос. Ева закрыла глаза, жаждущая ласки в прикосновениях. Она кайфует от того, как я без слов свожу ее с ума, и заставлю желать большего. Я сам хочу большего во всех смыслах, но уверен, что Ева так скоро не кинется с головой в новые отношения. Тем более то, что я хочу ей предложить, может не уложиться в ее понимании.
— Я отвезу тебя, — говорю тихо, чтобы не напугать ее своим раздражением из-за прозорливых папарацци. Знаю, для Калашниковой это станет слишком невыносимым, ведь пошатнется безупречная репутация самого сильного адвоката столицы. Лучше сказать сейчас, чем она узнает об этом от посторонних. — Ева, — мой голос надрывается, на что Калашникова хмурит брови и пристально всматривается в глаза.
— Я…, — черт возьми, Калашникова пошатнулась, и теперь вырывается из объятий, — не хотела тебе мешать, и…
— Нет, ты мне не помешала, Ева, дело в другом, — глубоко вдыхаю, глядя в ее широко раскрытые глаза. Она ждет от меня ответа, а я будто язык проглотил. — Ты должна быть готова к тому, что начнутся провокации, так как тебя видели со мной.
— Папарацци? — спрашивает, обретая в голосе сталь. Она вмиг изменилась, будто произошло перевоплощение прямо на моих глазах. Я кивнул. — Я поняла, — безэмоционально отвечает, опустив голову вниз. Руки сцеплены, а от напряжения проступает бледность кожи на костяшках.
