Чувствуя на себе чужие взгляды, полные то ли жалости, то ли злорадства – но, скорее всего, равнодушия – я только для вида нажимал на клавиши, создавая ощущение творчества. Вот тогда ко мне и подошел Дэйв.
– Как дела? – поинтересовался он с улыбкой, хлопнув меня по плечу. Я перепугался, что он увидит ту белиберду из символов, которой я пачкал электронную страницу, и поспешил все стереть.
– Еще одну идею отбросил, – произнес я, показав на компьютер. Было очень непривычно видеть такое светлое и жизнерадостное лицо, как у этого парня.
– Ах, творческие муки! Прекрасно тебя понимаю. Я Дэйв, кстати. Дэйв Иори.
– Джон Артхейт.
– А, ты не знаешь меня?
Я покачал головой и почему-то ощутил вину за то, что впервые слышал его имя.
– Я просто пишу уже больше шести лет, – объяснил Дэйв, – еще в школе начал. И у меня даже свой сайт есть с несколькими тысячами подписчиков, я всегда делюсь с ними своими рассказами.
– Извини, я больше по классике. Не очень увлекаюсь современной литературой.
– О боже! Наконец-то я нашел своего единомышленника! На самом же деле я тоже не выношу всю ту чушь, что пишут современные авторы. Кошмар! Собственно, по этой причине я однажды и решил стать писателем. А ты?
Я не успел ответить. Девушка, сидевшая впереди меня, резко повернулась и с подчеркнутой деликатностью попросила нас не отвлекать ее от написания романа про мальчика, который влюбился в ангела.
– Она точно не попадет в топ пять, – прошептал Дэйв и снова хлопнул меня по плечу. – Джон, если ты тоже пока ничего не пишешь, то не против пройтись?
– Всеми руками «за».
В углу зала располагались двенадцать больших круглых лифтов, на одном из которых мы отправились на верхний этаж. Практически все свободное пространство здесь занимал кафетерий. Нас с Дэйвом, как участников конкурса, обслуживали бесплатно. Мы сели возле окна, и прямо на поверхности стола между нами зажглось интерактивное меню. Выбрав себе чай с булочкой, я стал озираться в поисках официанта, но заказ сам прилетел ко мне на плавающей по воздуху платформе.
– Похоже, ты из Подгорода, – заметил Дэйв.
– Почему так думаешь?
– Ну как же! Это же наша обязанность, как писателей, замечать детали. Просто ты так удивился, когда увидел, что заказ пришел к тебе на летающем подносе. А последние года три в Централе везде такое обслуживание.
– Видимо, жители верхней столицы так пекутся о своем личном пространстве, что даже отказались от официантов?
Дэйв отхлебнул кофе и пожал плечами.
– Значит, я оказался прав? Ты из Подгорода?
Мне был не по душе его подход. Еще сто лет назад Подгород был единственной столицей в стране, но с развитием «Ариадны» кому-то пришла в голову удивительная мысль построить над ней, на высоте тысячи метров, платформу, на которой будет стоять новая столица – Централ. Вот так и случилось, что люди с пятым и четвертым уровнем социальной значимости живут в Централе не зная горя и смотрят на всех остальных – жителей Подгорода – как на диковинных зверюшек.
Дэйв казался мне очень приятным человеком, поэтому я не хотел его обижать и просто сдержанно кивнул.
– Ух ты! И ты решил стать писателем, чтобы описать всем жизнь там, внизу?
– Да нет, – замялся я, пытаясь не пересекаться с ним взглядом. – Я и сам не знаю, зачем мне это.
– Ну и скромничай дальше.
Мы еще немного поболтали, я рассказал ему об устройстве Подгорода, а он делился со мной сюжетами своих рассказов, в которых души не чаял. И вот, дойдя до финала двадцать какой-то своей работы, он вдруг запнулся. Его глаза скользнули влево от меня.
– Вот, говоря о тех, кто действительно не знает, зачем ему надо все это… Оглянись, Джон.
Позади меня за самым дальним столиком сидел мужчина в старом коричневом пальто. Точнее сказать, его нижняя часть сидела на стуле, а верхняя лежала на столе. Сутулые плечи тяжело поднимались и опускались, лица невозможно было разглядеть под растрепанными длинными волосами, в черный цвет которых примешалась яркая седина.
– Я даже отсюда слышу запах перегара от этого типа, – прокомментировал Дэйв.
– Может быть, ему нужна помощь?
– Рюмка ему нужна очередная, какое похмелье! Видишь, полы пальто оттягиваются к полу? Это бутылки в его карманах.
– У каждого свой способ искать вдохновение. Даже Хемингуэй говорил, что предпочитает писать пьяным, а редактировать уже трезвым.
– Какое мне дело до какого-то там Хен… Хеиу… не в этом дело! Вот подумай, Джон: я, ты и все остальные участники конкурса – мы пишем. Как бы напряженно и тяжело ни было, мы все равно заставляем себя садиться за компьютер и писать. Вот это я понимаю и уважаю. Но этот старик, – он перешел на шепот и уперся локтями в край стола, – он не просто ничего не написал, но даже ни разу не садился за рабочее место. Единственное, чем он тут занимается, это бесплатно ест, живет в своем боксе да выпивает какой-то своей гадости. Вот уверяю тебя, в конце месяца «Ариадна» просто-напросто влепит ему первый уровень социальной значимости и запрёт в реабилитационном центре для изгоев.
«Как и меня, если провалюсь, – подумал я с горечью. – Может быть, этот человек ничего не делает, а лишь пьет как раз потому, что понимает, что из него ужасный писатель?»
Дэйв еще долгое время рассказывал мне, как он находил идеи для своих рассказов и в чем заключается его авторский стиль. Я его вроде бы слушал, но параллельно постоянно ловил себя на том, что так или иначе возвращаюсь мыслями к старику.
Наверное, я просто увидел в нем отражение себя самого, оттого мне хотелось подойти к нему и сказать: «Привет, ты не один такой. Я тоже не могу ничего написать».
День 7
Оказалось, дело не в моей исключительности, и я не единственный, с кем Дэйв познакомился. Такой уж он человек, что привык работать в команде приятелей. Одной недели ему вполне хватило, чтобы подружиться со многими авторами, и это позволило ему однажды объявить в главном зале, что в честь первой успешной недели нам всем стоит подняться в кафетерий и отметить это достижение. Те люди, которые успели подружиться с ним – и я в том числе – поддержали предложение, а вместе с нами согласились оторваться от конкурса и остальные.
Точно урожденные аристократы, авторы ходили по широкому залу кафетерия с безалкогольными коктейлями в бокалах, знакомились, улыбались друг другу и сбивались в группы. Мне среди них было некомфортно и тяжко дышать. Сначала я пытался держаться Дэйва, но очень скоро тот потерялся в кругу знакомых, которые, в отличие от меня, были словоохотливы и рады поддержать разговор.
Все-таки стоило отдать должное системе городского управления, благодаря которой людям стало гораздо проще находить единомышленников в своей сфере. Почти все, кто находился в кафетерии, имели единый уровень социальной значимости, близкий друг другу интеллектуальный уровень и общую страсть – творчество. Это и являлось причиной, по которой все так легко находили общий язык, несмотря на то, что были конкурентами в конкурсе. «Чего нельзя сказать обо мне, бесталанном чужаке из Подгорода».
