Тащи его, как рыбу, на поверхность.
Отправишь кости. Рыбы в тот же миг
Нашел, использовал и выбросил в корыто.
У речки на кисельных берегах.
Ольга Рекуц «Prueba de Vida – Доказательство жизни»
Часть I
09:30 утра, 13 мая 1118 года от Второго Пришествия. Суббота.
Манназ беспокойно мерит шагами узкое пространство между розовых стен коридора. Справа – сплошная перегородка, слева – узкое окно, в которое удобно просовывать руку. Вдоль стен – ряд стульев, где люди ждут очереди на анализ крови.
Живот крутит от предвкушения и от страха. Обхватывающий голову обруч, на котором закреплены очки виртуальной реальности и наушники, болезненно сдавливает череп. Рука сама собой тянется вверх, чтобы снять проклятый обод, но Манназ сдерживается. Не стоит привлекать лишнее внимание – он уже слишком близко к пункту забора крови.
На него и так смотрят.
– Номер триста пятьдесят пять, – раздается в наушниках металлический голос.
Высокий мужчина в черных с зеленым отливом доспехах, похожих на чешую, подходит к окну, поворачивается ко всем спиной. Стягивает с правой ладони перчатку и молниеносно сует руку в окно.
Манназ сглатывает вязкую слюну, стараясь незаметно рассмотреть происходящее, и разочарованно вздыхает. Чертовы очки задымляют любые места, где может быть видна неприкрытая кожа. Встроенная программа вежливого общения, будь она неладна.
Меньше чем через секунду мужчина вытягивает ладонь из окна, так же быстро надевает перчатку и быстрым шагом уходит прочь. Похожие на чешую доспехи переливаются, и Манназ размышляет, как выглядит этот мужчина на самом деле.
Откуда в его голове такие мысли?
– Номер триста пятьдесят шесть.
Миниатюрная девушка с лицом эльфийки подходит к окну.
Манназ моментально подбирается. У его талончика триста пятьдесят седьмой номер, а значит, эта девушка – его последний шанс. Иначе он больше никогда не наберется смелости. Это его последний шанс дотронуться до кожи другого человека.
Манназ отгоняет мысли о том, что сказала бы на это Мелисити. Наверное, покрутила бы пальцем у виска и обозвала идиотом.
Девушка поворачивается к очереди спиной. Поднимает перед собой руки.
Голова Манназа кружится от волнения, колени становятся ватными. Рот сушит. Он подходит ближе, стаскивает перчатку, делая вид, что готовится сдать анализ следующим. Закрывает глаза и пытается представить, что дотрагивается до кожи девушки. Какой она была бы на ощупь?
Девушка поднимает покрытую серебристой дымкой руку. Время замедляется.
Манназ задерживает дыхание.
Ее рука уже наполовину скрыта в окошке, когда Манназ, сделав в вид, что споткнулся, подается вперед и просовывает в окошко свою руку.
Их пальцы соприкасаются.
В голове словно взрывается фейерверк. Он тонет в ощущениях. Кожа девушки мягкая, слегка влажная от пота, прохладная. Манназ на секунду прикрывает глаза, стремясь запомнить ощущение от прикосновения к ладони другого человека. Внутри разливается тепло, несмотря на то, что рука холодная, и это так приятно и стыдно, что даже немного больно. Манназа словно выворачивает наизнанку, и кажется, что он вот уже понимает что-то важное, когда…
– Что вы себе позволяете! – истошный визг пронзает мозг.
Прикосновение обрывается.
Девушка отталкивает Манназа. Когда тот открывает глаза, она уже стоит в паре шагов, баюкая руку у груди, словно получила ожог.
– Я… простите! Я просто споткнулся, – лепечет Манназ заученную фразу. Правую ладонь жжет огнем. Он с трудом фокусирует взгляд на лице девушки. – Я не хотел, чтобы так получилось!
Девушка зло и испуганно смотрит, словно ждет, что он вот-вот снова набросится на нее. Очередь неодобрительно гудит, а в конце коридора слышны торопливые шаги.
– Извините! – в панике кричит он.
Не чувствуя под собой ног, Манназ бросается прочь и останавливается, только когда добегает до конца больничного парка. Разноцветные лианы пляшут перед глазами паническими бликами, а крупные цветы сливаются в прыгающий узор.
Никто его не преследует.
По стволу дерева Манназ устало сползает прямо на траву. Обруч по-прежнему больно сдавливает виски. Хочется сдернуть его, но нельзя. Снять очки и наушники в публичном месте – еще хуже, чем то, что он сделал пару минут назад.
Он зарывается дрожащей рукой в давно не стриженные волосы и утыкается лбом в колени. Он сделал это. Святой Шетти [1], он действительно сделал это! Из горла вырывается сухое рыдание. Манназ поднимает голову и рассматривает правую ладонь, уже в перчатке.
Он. Дотронулся. До кожи. Другого. Человека!
Дыхание обрывается. Рука, кажется, до сих пор хранит ощущение кожи той девушки. Стыдное. Жаркое. Это настолько невероятно, и близко, и интимно, что Манназа трясет. Кажется, он никогда в жизни не делал ничего неприличнее, включая тот случай, когда напился и танцевал прямо на сцене клуба женский танец. В тот раз он был с ног до головы упакован в моушн-капчур [2], как и все люди каждый день жизни, чтобы очкам было проще корректировать окружающий мир, но сейчас…
Он впервые дотронулся голой кожей до другого человека без защитной пленки костюма, и это было… прекрасно. Волнующе.
Непристойно.
Манназ стонет, снова обхватывая голову руками. Это ужасно – то, что он сделал. Это не укладывается ни в какие рамки. Если узнают в универе или, не дай Шетти, на работе – его выгонят и оттуда, и оттуда. С белым билетом.
Хуже всего, что это больше не пугает.
Ощущение чужой кожи на своей – стыдное, горячее – буквально затапливает его. Кажется, не может быть ничего интимнее. Километры переписки, часы разговоров, смех над одними шутками – все это не идет ни в какое сравнение с тем, что он испытал за доли секунды, когда касался кончиков пальцев незнакомой девушки в поликлинике. Даже феерический секс с Мелисити, который Манназ всегда считал вершиной блаженства, не столь интимен и даже наполовину не так чувственен. Ведь Манназ никогда не притрагивался к жене вот так, напрямую.
