— Рассказывай, почему ты решила, что Минт Шатрэн — работорговец?
Женщина с белокурыми короткими волосами и светлыми глазами мне страшно напоминала начальницу из одного известного фильма. Я его не досмотрела, так что помнила только начало: деспотичная редакторка нью-йоркского журнала мод издевалась над провинциальной помощницей. Выглядела эта женщина практически в точности, как та самая дьяволица.
— Потому что он выдал меня Алгарсису и еще одному мужику, к которому меня притащили похитители, — я не стала врать. Где-то в глубине души у меня теплилась надежда, что я могла случайно нарваться на тех, кто мог мне помочь. Если я ошиблась насчет Минта Шатрэна, то я счастлива, что он выжил после моего выступления. — Он также назвал меня по имени. Значит кто-то из них сказал ему. Я не называла. Я до этого ему ни слова не сказала.
— Я подозревала, что Алгарсис нечист на руку, — хмуро сказала председательница, прогуливаясь к креслу, которое мне так понравилось. Его она заняла и повернулась ко мне. — Но я даже представить не могла, что он связан с работорговлей. Это запрещено уже почти восемьдесят лет.
Всего восемьдесят лет! Какие-то жалкие восемьдесят лет запрета не искоренят в преступниках жажды наживы. В моем мире работорговля запрещена уже несколько столетий, а все равно находятся уроды и торгуют людьми! В основном женщинами и детьми, кто не может оказать реального сопротивления.
— Меня некоторое время держали в комнате. Дверь не открывалась изнутри, но не была заперта снаружи, — вспомнила я, думая что же еще мне можно было ей сказать. Про иномирность я рассказывать не стану даже под страхом смерти. Тогда они поймут, что меня точно никто искать не будет и со мной можно не церемониться. — Они думали, что я немая. И не смогу никак защитить себя.
— Почему ты решилась на такой отчаянный поступок? — спросила попечительница. Я завидовала ее сдержанности и холодности. Было заметно, что Минт Шатрэн ей очень дорог, но она все равно снизошла до открытого нейтрального диалога со мной. Это было нечто невозможное. И я говорила правду.
— Меня собирались передать в ночь полнолуния. Они говорили, что должны заплатить мной за какую-то услугу в прошлом, а если не заплатят, то очень сильно пожалеют. Он очень мстительный.
— Кто он?
— Я этого не знаю. Они с придыханием говорили, что Он. Никаких уточнений.
Сам Шатрэн больше не вставлял телепатических комментариев в наш разговор. Он безмятежно спал в больничной кровати, укрытый одеялом, а не куском тонкой ткани, как я. Мне даже подушки не положили. Но я не в обиде. Меня не четвертовали сразу же, как только поймали на покушении на убийство, не наказали за кражу драгоценных эликсиров и даже позволили высказаться в свою защиту. Можно было сказать, что мне фантастически повезло.
Председательница тоже замолчала, погрузившись в глубокие раздумья. Что-то мне подсказывало, что она уже давно на ректора Алгарсиса компромат искала, и вот настал ее звездный час. Мне не нравилось, что кто-то будет пировать за мой кровавый счет, но сегодня я была виновата не меньше. Кажется я чуть было не убила невиновного!
— Госпожа председательница, — кротко позвала я женщину и дождалась, пока она обратит на меня внимание. — Верните пожалуйста, хотя бы, браслет. Он должен защищать от подчинения разума. Я очень боюсь снова стать марионеткой. Это так страшно. Пожалуйста, верните.
— Алгарсис использовал против тебя подчинение? — удивленно спросила председательница. Она до того заинтересовалась моими словами, что казалось уже ручки потирала от нетерпения.
— Нет, — я помотала головой. — Не он. Алгарсиса я видела только один раз, когда он пришел за мной в аудиторию зельеварения.
— Ясно. Тогда я договорюсь, чтобы тебя проверили на остаточный фон подчинения. Скажи свое имя и откуда ты, — устало вздохнув, женщина нелепо взмахнула руками и претворилась обычной взрослой. Словно не она меня допрашивала только что и не она меня впечатала в книжный стеллаж энергетической волной.
— Меня зовут Анита. Мне больше нечего сказать.
Мое имя они уже знали, а фамилия могла раскрыть, что я «очень сильно» не местная. О том, чтобы назвать мой город и домашний адрес и речи не шло.
— Анита, ты была в рабстве? — вдруг председательница спохватилась и исправилась. — Я хотела сказать, тебя и твоих родителей незаконно удерживали в определенном месте и заставляли делать то, что вы не хотели делать?
— Нет, — четко ответила я. — Меня похитили несколько дней назад. Моя мама умерла в родах, а отца я никогда не знала. Я росла в приемной семье. О том, что рабство могло меня коснуться, я задумалась только несколько дней назад. Я конечно знала, что существуют работорговцы… Есть такие люди, которые ради денег на все пойти готовы…
— Хорошо. Если не хочешь, чтобы я вернула тебя домой, то останешься под покровительством академии. Дознавателю скажешь, что ничего не помнишь о своем прошлом. А имя Анита дала тебе я, чтобы как-то называть тебя. Анита Рэнвальд очень красиво звучит. Женственно.
— Почему вы решили помочь мне?.. После всего, что я натворила? — у меня в голове не укладывалось, что мне могли оказать такую серьезную помощь за просто так. Еще и простили ранение Минта Шатрэна. — Вы хотите от меня что-то получить?
— Я хочу, чтобы ты мне сказала что-то такое, что позволит мне отправить Алгарсиса на каменные рудники до конца его дней. Я чувствую, тебе есть что еще сказать мне. — Женщина смотрела мне прямо в глаза, и я даже взгляда отвести от нее не могла. Что же я могла такое сказать?
— Я не знаю. Правда, не знаю. Мне показалось, они не первый год занимаются различной противозаконной деятельностью. Предшественник лектора Шатрэна исчез в неизвестном направлении. Потом один из них убил племянника зельевара Вайса, Дакара. Я не видела, кто именно это сделал. — Мой рассказ живо заинтересовал председательницу, и я продолжила. — Это Дакар, — я замялась, — то есть призрак Дакара помог мне и с зельем, и с артефактами. В момент смерти, с его слов, нечаянно произошел ритуал «Изгнание четвертого» или что-то подобное…
Председательница подскочила на ноги и бросилась ко мне. Она схватила меня за плечи и, улыбаясь как объевшаяся сметаны кошка, обняла меня. Я совершенно не понимала порыва ее чувств. Разве что могла предположить, что этот ритуал был настолько тяжелым, что от Алгарсиса должно фонить еще какое-то время.
— Это было за двое суток до полнолуния. Вы сможете вызвать органы правопорядка и провести тесты на месте? Дакар сказал, что у ректора Алгарсиса есть разрешение на использование светлой тьмы, что не каждому дается. Он должно быть богат и…
— Не богаче меня! — хмыкнула председательница, довольно улыбаясь. — Я уже давно знаю о его темных делишках, но у меня не было доказательств. Даже если ты стала частью не «Изгнания четвертого», то возможность видеть призрака, если присутствовал в момент его смерти, оставляет отпечаток на пять-шесть дней. Ритуал «Изгнание четвертого» клеймит всех участников пожизненно. Нужно действовать быстро! Вдруг все-таки «касание».
