Сейчас я изо всех сил стараюсь не разреветься. Я ведь дала выбить себя с поля. Но не в писательстве. А в истории с Диркье.
35
– Папа, я совсем не помню, какой была мама.
Папа оторвал взгляд от компьютера.
– Но, девочка, у тебя же есть прекрасный альбом с ее фотографиями?
– Да, но я не знаю, какой она была на самом деле. Как звучал ее голос, как она двигалась, как пахла. – И как смеялась, как обнимала меня, напевала ли.
Я думала о Диркье. Мы по-прежнему не говорили о ней. Я не решалась спросить у папы, как обстоит дело, разговаривал ли он с ней после того случая, и как все будет дальше, и сердится ли она. Мы делали вид, будто ничего не произошло. Я понимала, что бесконечно так продолжаться не может. И знала, что папа будет ждать, пока я сама об этом не заговорю. Дай только срок, сказала Лидвин, тем я и руководствовалась.
Папа взглянул на мамину фотографию возле компьютера.
– Ты ведь была совсем маленькая.
– Как бы я хотела, чтобы она вернулась, пусть ненадолго. На пять минут. Тогда я быстро сниму видео и смогу пересматривать его каждый раз, когда стану забывать, – сказала я.
– Да, сурикатик, – сказал папа и притянул меня к себе на колени. – Я бы тоже хотел.
Когда папа меня позвал, мне пришлось возвращаться издалека. Сперва я услышала во сне, как кто-то окликнул меня. Лишь мало-помалу до меня дошло, что у кровати стоит папа. Вокруг кромешная темнота.
– Ой, который час? – спросила я.
– Полпервого, можешь спать дальше, но я кое-что придумал, и тебя это очень обрадует.
– Что придумал? – спросила я. С закрытыми глазами. Не хотела просыпаться.
– Свадьбу маминой лучшей подруги снимали на видео. Мама тогда говорила речь. А через неделю родился Калле.
Я мгновенно села в постели.
– А кто она, ты можешь ей позвонить?
– Эвелин, фамилию я забыл. Вскоре после свадьбы она переехала на Гронингенскую равнину.
– Может, прямо сейчас поищем в Гугле? – Я уже стояла возле кровати.
– Нет, я завтра этим займусь. А сейчас спи себе спокойненько.
Спи спокойненько. Будто я смогу спать. Я услышу мамин голос, увижу, как она смеется! Я легла на спину, чтобы заснуть, но сна не было ни в одном глазу.
Немного погодя я встала. Сперва поискала в Гугле «Эвелин, Гронинген», но, понятно, ничего не нашла. Съела яблоко, выпила стакан воды. Потом села на лавку с пачкой старых журналов «Линда», оставшихся от Диркье.
И все-таки уснула, потому что в полвосьмого меня растолкал Калле.
– Пап, позвони в школу, скажи, что я заболела! – крикнула я на кухню папе.
– А ты заболела? – спросил он.
– Нет, но тогда я помогу тебе искать Эвелин, а потом мы заберем фильм и сразу же посмотрим.
– Ступай в школу, а я разыщу Эвелин.
Все утро в школе у меня в животе стоял ком, так мне не терпелось поскорее рвануть домой.
– Ну, ты ее нашел? – первым делом спросила я.
– Да, послал мейл, но ответа пока нет.
Весь день я ни о чем другом думать не могла. Но к вечеру все-таки забыла про Эвелин, потому что, когда папа крикнул от компьютера: «Она его сохранила!», я сперва не поняла, о чем речь.
– Кто что сохранил?
– Эвелин, она пишет, что видео по-прежнему у нее.
– Ура! – крикнула я. И в три скачка добралась от лавки до его рабочего стола.
Дорогой Хейн!
Как приятно получить от вас весточку. Очень интересно узнать, как дела у тебя, у маленькой Катинки и у Калле. Сожалею, что не давала о себе знать, и мне очень стыдно, в том числе из-за Луизы. Увы, иной раз так бывает. Но я рада сообщить, что видео у меня сохранилось. Я его сразу же пересмотрела, и она там есть. Я невольно и смеялась, и плакала. У нее такой огромный живот. Забавный фрагмент, но так больно, что ее уже нет. Я перешлю его как можно скорее, не знаю, удастся ли прямо завтра, но к выходным наверняка. Хотелось бы разок заехать к вам, повидать тебя и детей.
