Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
В конце занятия профессор Ондивьюж задал нам задание: написать стих.
– Объект страстной привязанности, – сказал он со своего места у доски в нижней части аудитории. Лет тридцати пяти, с гладкой, темной кожей, он смотрел на нас умными, весело поблескивавшими глазами. Профессор носил дреды, ниспадавшие до лацканов его серого пиджака.
– Я хочу, чтобы вы подошли к делу творчески. Разумеется, объектом страсти может быть человек, но еще и мечта, сон, какой-то предмет, скажем, последний айфон…
По аудитории, в которой собралось шестьдесят студентов, прокатилась волна смешков.
– Приложите все усилия и ничего не упустите, – продолжал профессор. – Ведь искусство не имеет границ. Если к концу года вы вынесете хоть самую малость из моих уроков, пусть это будет вот что: поэзия – наши мысли, которые мы облекаем в слова, – так же безгранична, как сами наши мысли.
Студенты одобрительно загудели.
– Мистер Тёрнер, – окликнул меня профессор Ондивьюж, когда остальные потянулись к входу. – Не могли бы вы уделить мне минуту?
Я закинул рюкзак на плечо и по боковой лестнице спустился к столу преподавателя, стараясь сохранять спокойствие. Вполне возможно, Майкл Ондивьюж был единственным человеком на планете, мнение которого меня волновало. В возрасте двадцати четырех лет он выиграл премию Уильяма Карлоса Уильямса за поэзию. Сборник его стихов «Последняя песня Африки» – потрепанный, весь в загнутых уголках и подчеркиваниях – занимал почетное место на моей книжной полке.
Профессор присел на край своего стола и перебирал какие-то бумаги.
– Я прочитал эссе и стихотворение, которые вы сдали две недели назад, – объявил он. – И то и другое вышло очень хорошо. Даже великолепно.
– Спасибо, сэр, – ответил я. Каждая клеточка моего тела так и вопила: «Вот это да! Майкл Ондивьюж только что похвалил мою работу!»
Профессор поднял глаза от бумаг и пристально посмотрел на меня, так, словно хотел прочесть мои мысли. Наконец он спросил:
– Английская литература для вас факультативный предмет?
– Верно.
– Что вы собираетесь делать с основной экономической специальностью?
– Не знаю. Буду работать на Уолл-стрит.
– Вот чем вы хотите заниматься?
– Для моей семьи было бы лучше, – медленно проговорил я, – если бы я нашел хорошую работу и имел стабильный доход.
Ондивьюж кивнул.
– Понимаю, но не могу позволить вашему таланту уйти в песок на задворках моего класса, он должен проявиться.
Я поудобнее передвинул на плече рюкзак.
– Хорошо.
– Когда я читаю вашу работу, то чувствую, что ее автор – молодой человек, сгорающий от внутреннего огня, но запертый в кольце холодных стен.
Профессор смотрел на меня в упор. Я не отвел взгляд и медленно кивнул.
– Парень, у которого поэзия в крови, – продолжал Ондивьюж. – Однако он не проливает свою кровь там, где ее могут увидеть другие. Он сидит на последнем ряду. Не разговаривает. А между тем слова внутри копятся. Для такого ума, для такого сердца эмоции становятся невыносимым грузом, накапливаются и могут хлынуть через край. Это опасно. И больно. – Он сверлил меня взглядом. – Не так ли?
Никто еще не говорил со мной так. Он как будто хотел вскрыть мне грудную клетку и достать то, что я прячу внутри, слова и мысли, которые я хранил в себе. Инстинктивно мне захотелось уйти, а еще лучше – убежать. Но в глубине души я желал остаться рядом с человеком, посвятившим свою жизнь поэзии, реальности, к которой и я мог бы потянуться и, возможно, даже достичь.
Я снова передвинул лямку рюкзака.
Профессор Ондивьюж снова улыбнулся.
– Я вижу вас, мистер Тёрнер, но еще хочу слышать. Когда будете работать над объектом сильной привязанности, вложите в этот труд всю свою душу, весь огонь, всю кровь. Дайте мне все это.
– Все? – Я нервно улыбнулся. – Только и всего, да?
Ондивьюж положил руку мне на плечо.
– Я знаю, что все это у вас есть.
* * *
После занятий я вернулся в квартиру, сел в свою раздолбанную машину и поехал в кафе-пекарню «Белый султан», чтобы заправиться богатой углеводами пищей – большим сэндвичем, как делал всегда накануне соревнований.
Свой автомобиль, пятнадцатилетний «Додж Стратус», я купил по окончании школы на часть денег, предназначенных на оплату моего обучения. Дрейки пытались подарить мне что-то получше, но я отказался. Пусть машина старая, летом заводится с третьего раза, а зимой только с десятого, но она моя.
На парковке возле нашего дома моя машина стояла рядом с новеньким «Доджем Хэллкетом» Коннора, шикарной тачкой на восемь миллионов лошадиных сил.
«А теперь ловкость рук и никакого мошенничества», – подумал я, садясь в седан и поворачивая ключ в зажигании. С третьего раза тачка кашлянула дымом, и мотор завелся.
В «Белом султане» я сел за столик в углу, заказал сэндвич с ростками фасоли и огурцом на пшеничном хлебе и уставился на пустую страницу открытой тетради, на которой должен был начертать стихотворение в стиле «выверни душу наизнанку».
Профессор Ондивьюж заглянул мне в душу, и ничто не укрылось от его зоркого ока. Он знал, что я не говорил о своих чувствах, но перекладывал их на бумагу. Я любил папу. Я звал его, используя свой голос, кричал ему вслед, а он, черт побери, все равно взял и уехал. Он забрал эту любовь и вышвырнул за ненадобностью, как мусор. Больше я никогда не стану чувствовать себя таким беззащитным, ни перед кем не буду показывать своих переживаний. Во всяком случае, не буду высказывать их вслух. Другое дело, запись.
«Это больно, не так ли?»
Еще как больно. Значит, у меня в душе полно огня и крови, есть о чем написать.
Я взялся за ручку и занес ее над бумагой. «Давай сделаем это, засранец…»
Пять минут спустя я закончил рисовать логотип хоккейного клуба «Брюинз».
Я перевернул страницу, и мои мысли унеслись куда-то вдаль. Страница начала заполняться строками, посвященными медно-рыжим волосам и глазам, сверкающим, точно драгоценные камни.
– Черт, нет. Только не это.
Я зачеркнул написанное и попробовал снова. Ручка порхала над страницей, и появилось предложение.
«Подобны осени ее глаза…»
Я вырвал страницу из тетради и скомкал.
В течение следующего часа посетители заходили в пекарню, проходили мимо моего столика. Неторопливый, ленивый вечер выходного дня. Эдмон, здоровяк-француз, обычно распевавший оперные арии и цитировавший сонеты, сегодня отсутствовал, но Фил стоял, привалившись к прилавку, и что-то читал в мобильном телефоне.
Я прикончил половину сэндвича и вновь взялся за ручку.
«Да выбери ты уже какой-то другой объект пламенной страсти. Почему непременно она? Бег. Напиши о беге».
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
