Эола внимательно осмотрела стрелу, потом закрыла глаза и некоторое время сидела неподвижно.
— Я не знала, что Олендил умер, — сказала она и устало провела рукой по лбу, отводя назад вдруг потускневшие волосы.
Ксана с тревогой увидела, как изменилось лицо Эолы. Как будто померк волшебный свет, пробивающийся сквозь кожу.
«Кто это? Почему ты так решила? Что с тобой?» — Беззвучные вопросы обрушились на эльфку, как порыв горного ветра.
«Олендил был моим другом. Давно. Потом он воевал с троллями на Южном архипелаге. Мы встретились через двенадцать лет. Он очень изменился. Говорил, что наша обособленность от мира смертных существ ведет к неизбежному поражению в борьбе с Темными Иерархиями. Он говорил, что нам надо пожертвовать личным бессмертием ради общей победы Света. Из любви к нему я согласилась стать няней в доме твоего деда. Наблюдая за людьми, я поняла, что Олендил прав. Видя в реальном мире светлые и чистые примеры жизни и любви, вы гораздо тверже держались бы за те идеалы, которые просачиваются в ваши головы трудами Демиургов, и увереннее отвергали бы жажду грубых удовольствий, нашептываемую из Глубинных Пустот.
За пять лет до твоего рождения я узнала, что Олендил полюбил смертную женщину. Такое случалось и раньше, и никто не осуждал его. Эту стрелу изготовил ребенок, родившийся от этой любви. То есть не ребенок, конечно. По вашим меркам он уже почти взрослый мужчина. Я неточно поняла его имя: то ли Оле, то ли Олег. Но он наполовину эльф, и вещи, которые он делает, имеют душу. Эта стрела рассказала мне о страшной ночи семнадцать лет назад. Смотри».
И Ксана, зажмурившись, увидела брызнувшее цветными стеклами окно и звериную маску шлема Черного Рыцаря, ввалившегося в комнату. Она услышала звон мечей, и хриплые крики за стеной, и испуганный всхлип возникшей вдруг на пороге темноволосой женщины с прекрасными глазами, полными боли и ужаса. А потом черная фигура обрушилась на женщину, подминая ее под себя, и Ксана увидела кинжал в своей поразительно маленькой руке. А потом была боль от удара тяжелой латной рукавицей, возникшая одновременно со слезами бессилия, когда слабая детская ручка не смогла вонзить в щель доспехов и половину стального жала. Затем из темноты возникло свиное рыло забрала и тускло блеснула грань черного меча. Перед самым ударом, перед рвущим кожу и ломающим ребра безжалостным железом все заслонила спина в белой рубахе, испачканной кровью, и меч, поразивший Ксану, вышел из середины этой спины. Последнее, что увидели закрывающиеся глаза с удивительно длинными ресницами, — это белое лицо женщины позади выдергивающего меч рыцаря.
Раздавленная громадой чужого горя, Ксана потерянно молчала. Обрывки чувств метались у нее в груди и не могли слиться хотя бы в подобие мыслеобраза.
«Мальчик был ранен, но выжил. — Эола все еще держала в сознании картину медленно рвущейся ткани и высовывающейся из нее черной стальной полосы, залитой светящейся эльфийской кровью. — А Олендил умер…»
Немая темнота затопила мозг Ксаны.
Надолго.
А потом пошли неустойчивые, настоянные на давней боли образы. «Брак эльфа со смертной влияет на обоих. Чаще всего эльф утрачивает часть своих способностей. Он слишком сильно любил ее и не почувствовал опасность заранее. Он мало упражнялся с мечом и проиграл свою последнюю битву. Он слишком долго жил среди людей, и это его убило…»
Ксана поняла, что нужно что-то спрашивать, чтобы Эола не оставалась одна в мертвой тишине неожиданной утраты.
— А ты разве не почувствовала его смерть?
— Сейчас я понимаю, что знала о ней все эти годы, но не позволяла этому знанию достигнуть верхних слоев ментала. Ведь я тоже очень долго жила с людьми. И я тоже уже не совсем эльф…
— Ты сказала, что смешанный брак влияет на обоих?
— Да. Та женщина должна была постепенно стать непохожей на других людей. В ней должны были появиться частички эльфийской крови. Как, впрочем, и в тебе. Ведь твоя мать долго не могла кормить тебя грудью, и это делала я. Ты должна помнить сладость эльфийского молока.
— Кажется, да… Но разве можно помнить свое рождение?
— Конечно! Просто вы, люди, плохо владеете своей памятью. Если постараться, можно вспомнить и рождение, и рост в лоне матери, и даже прошлые жизни. Ты ведь знаешь, что все короткоживушие существа приходят в этот мир не один раз. Под разными именами и в разных обличьях они совершают тот путь, который необходим Монаде для вступления на Небо. Сатвисты называют это состояние просветлением. Думаю, они правы. Свет побеждает Тьму, и человек становится почти неотличим от эльфа.
— Так Лучезарная Долина это и есть Небо?
— И да, и нет. Просто это такое место в сердце Великих Древних Гор, где Небо встречается с Землей. Где не властны оковы косной материи, куда нет пути служителям Тьмы. Только сам Черный Властелин мог бы попасть туда. Ведь когда-то он был Демиургом. Но он никогда не сделает этого. Слишком велик для него риск умереть истинной смертью в тисках волевых эльфийских лучей.
— Эола! Я так тебя люблю! — Ксана обняла старшую подругу, зарывшись лицом в душистые золотые волосы. — А почему у тебя было молоко? Ведь вместе со мной не родился маленький эльф?
— О нет! — Эола улыбнулась. — Мой сын уже давно вырос. Просто мы можем вызывать появление молока путем мысленного сосредоточения.
— Я только сейчас поняла, как мало я о тебе знаю. У тебя есть сын?
— Да. Закрой глаза, посмотри… Вот он.
Ксана увидела красивого стройного юношу, сидящего на шее громадного дракона. Он смотрел вниз на что-то невидимое Ксане, затем погладил дракона коротким движением правой руки, и огромный ящер, заваливаясь на крыло, начал спускаться по крутой стремительной спирали.
«Его зовут Делон. На одном из наших языков это означает „надежный“. Он патрулирует северные отроги Великих Древних Гор. — Образы Эолы были проникнуты гордостью и любовью. — Я уже давно не слышу эльфов Лучезарной Долины, но с Делоном могу связаться в любое время. — Ксана вновь почувствовала в ее мыслях печаль и предчувствие недоброго. — Но я старею. Недавно я обнаружила у себя седой волос. Это чисто человеческое, ведь эльфы не седеют. Ты должна запомнить, что все действия в природе идут в две стороны. Вода может погасить огонь, но и огонь выпаривает воду. Железо рубит дерево, но и дерево тупит жало топора. Ветер поднимает волны, но и волны гасят ветер!»
Ксана подошла к узкому, закрытому мутным стеклом окну.
— Я так и не рассказала тебе, откуда у меня эта стрела. — Тяжелая рама на скрипучих петлях медленно выдохнула в комнату прохладу весеннего утра. — Она застряла здесь, — девушка показала Эоле глубокое углубление в деревянном наличнике, — и к ней была привязана записка.
Рука принцессы плавно скользнула к высокой груди. Тихо щелкнул медальон, и Эола приняла из рук воспитанницы розовый комок чего-то мягкого и теплого.
— Он умеет выбирать материал для своих посланий, — улыбнулась эльфка. — Это шелк из страны круглолицых, узкоглазых людей в Восточном Пределе. Покрывало, сшитое из такого материала, можно протащить сквозь колечко с твоего мизинца. Записка, конечно, адресована тебе?
