Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
- Да, так оно у них, похоже, и было, - продолжал солодовник. - Я-то хорошо знал их обоих. Он ничего мужик был, звали его Леви Эвердин. Мужик-то - это я зря сказал, просто обмолвился, он не из крестьян был, классом повыше, модный портной, и деньжищ у него хватало. И два, не то три раза он прогорал, так о нем все и говорили - известный банкрот, - далеко о нем слава шла.
- А я-то думал, он из простых был, - сказал Джозеф.
- Ни-ни, нет. Банкрот. Как же, кучу он денег задолжал серебром да золотом.
Тут солодовник задохнулся, и пока он переводил дух, мистер Когген, задумчиво следивший за свалившимся в золу угольком, покосился одним глазом на компанию, подмигнул и подхватил рассказ.
- Так вот, представьте себе, трудно даже и поверить, этот самый человек, родитель нашей мисс Эвердин, оказался потом очень непостоянным и еще как изменял своей жене. И сам на себя досадовал, не хотел огорчать жену, а ничего с собой поделать не мог. Так-то уж ей бедняга был предан и любил ее всей душой, а вот поди же, не мог удержаться. Он как-то раз мне сам в этом признался, и уж так он себя горько корил. "Знаешь, Когген, говорит, лучше и красивей моей жены на свете нет, но вот то, что она моя законная супруга и на веки вечные ко мне прилеплена, от этого меня, грешного, на сторону и тянет, и никак я с собой совладать не могу". Но потом он как будто от этого вылечился, а знаете чем? Вот как вечером запрут они свою мастерскую и останутся вдвоем, он ей тут же велит кольцо обручальное снять и зовет ее прежним девичьим именем и сам себе представляет, будто она не жена ему, а возлюбленная. И как, значит, он себе это внушил, что он с ней не в супружестве, а в прелюбодействе живет, с тех пор у них все опять по-прежнему пошло, друг на друга глядят, не надышатся.
- И надо же, такой нечестивый способ, - пробормотал Джозеф Пурграс. Счастье великое, что милостивое провидение его от соблазна удержало! Могло бы быть хуже. Так и пошел бы по торной дорожке, глядь и вовсе в беззаконие впал, в полное бесстыдство!
- Тут дело такое, - вмешался Билли Смолбери. - Сам человек про себя понимал, что не след ему так поступать, а тянет его, и ничего он супротив этого поделать не может.
- А потом уж он совсем исправился, а под старость и вовсе в благочестие впал. Верно, Джон? Говорят, будто он еще раз, наново к вере приобщился, весь обряд над собой повторил, потом во время богослужения так громко выкрикивал "аминь", что его громче, чем причетника, слышно было. И еще пристрастился он душеспасительные стишки с надгробных плит списывать. И церковный сбор собирал, с блюдом ходил, когда "Свете тихий" пели, и всех ребят внебрачных у бедняков крестил; а дома у него на столе всегда церковная кружка стояла, как кто зайдет, он тут же с него и цапнет. А мальчишек приютских, ежели они в церкви расшалятся, бывало, так за уши оттаскает, что они еле на ногах стоят; да и много он всяких милосердных дел делал, как подобает благочестивому христианину.
- Да уж он к тому времени ни о чем, кроме божеского, и не помышлял, сказал Билли Смолбери. - Как-то раз пастор Сэрдли встретился с ним и говорит ему: "Доброе утро, мистер Эвердин, денек-то какой сегодня хороший выдался!" А он ему в ответ: "Аминь", - потому, как увидел пастора, уж ни о чем другом, кроме божественного, и думать не может. Истинным христианином стал.
- А дочка ихняя в ту пору совсем неказистая была, - заметил Генери Фрей. - Кто бы подумал, что она этакой красоткой станет?
- Вот коли бы и нрав у нее такой же приятный был.
- Да, хорошо бы, коли так. Только делами-то на ферме, оно видно, управитель будет ворочать, да и нами, грешными, тоже. Э-эх! - И Генери, уставившись в золу, усмехнулся иронически и ехидно.
- Вот уж этот на христианина так же похож, как черт в клобуке на монаха, - многозначительно прибавил Марк Кларк.
- Да, он такой, - сказал Генери, давая понять, что тут, собственно, зубоскалить нечего. - Мне думается, этот человек без обмана не может: что в будни, что в воскресенье - соврет без зазрения совести.
- Вот так так! Что вы говорите? - удивился Габриэль.
- А то и говорим, что есть! - отвечал саркастически настроенный Генери, оглядывая честную компанию с многозначительным смешком, из которого само собой явствовало, что уж в чем, в чем, а в житейских невзгодах никто так, как он, разобраться не может. - Всякие на свете люди бывают, есть похуже, есть получше, но уж этот - не приведи бог...
Габриэль подумал, не пора ли перевести разговор на что-нибудь другое.
- А вам, должно быть, очень много лет, друг солодовник, коли и сыновья у вас уже в летах? - обратился он к солодовнику.
- Папаша у нас такой престарелый, что уж и не помнит, сколько ему лет, правда, папаша? - сказал Джекоб. - А уж до чего согнулся за последнее время, - продолжал он, окидывая взглядом отцовскую фигуру, сгорбленную несколько больше, чем он сам. - Вот уж, как говорится, в три погибели согнулся.
- Согнутые-то, они дольше живут, - явно недовольный, мрачно огрызнулся солодовник.
- А что бы вам, папаша, пастуху про себя, про вашу жизнь рассказать, должно, ему любопытно послушать - правда, пастух?
- Еще как! - с такой поспешностью отозвался Габриэль, как будто он с давних пор только и мечтал об этом. Нет, правда, сколько же вам может быть лет, друг солодовник?
Солодовник неторопливо откашлялся для пущей торжественности и, устремив взгляд в самую глубину зольника, заговорил с такой необыкновенной медлительностью, какая оправдывается только в тех случаях, когда слушатели, предвкушая услышать что-то исключительно важное, готовы простить рассказчику любые чудачества, лишь бы он рассказал все до конца.
- Вот уж не припомню, в каком я году родился, но ежели покопаться в памяти да вспомнить места, где я жил, может, оно к тому и придет. В Верхних Запрудах, вон там (он кивнул на север), я жил сызмальства до одиннадцати годов, потом семь лет в Кингсбери жил (он кивнул на восток), там я на солодовника и научился. Оттуда подался в Норкомб и там двадцать два года в солодовне работал и еще двадцать два года брюкву копал да хлеб убирал. Тебя, верно, и в помине не было, мастер Оук, а я уж этот Норкомб как свои пять знал. (Оук предупредительно улыбнулся, чтобы показать, что он охотно этому верит.) Потом четыре года солодовничал в Дерновере и четыре года брюкву копал; потом до четырнадцати раз по одиннадцати месяцев на мельничном пруду в Сен-Джуде работал (кивок на северо-северо-запад). Старик Туилс не хотел нанимать меня больше чем на одиннадцать месяцев, чтобы я, чего доброго, не свалился на попечение прихода, ежели я, не дай бог, калекой стану. Потом еще три года в Меллстоке работал и вот здесь, почитай, тридцать один год на сретенье будет. Сколько же оно всего выходит?
- Сто семнадцать, - хихикнул другой такой же древний старичок, который до сих пор сидел незаметно в уголке и не подавал голоса, но, как видно, хорошо считал в уме.
- Ну вот, стало быть, столько мне и лет.
- Ну что вы, папаша! - сказал Джекоб. - Брюкву вы сажали да копали летом, а солод зимой варили в те же годы, а вы их по два раза считаете.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
