Король пошел в Моравию, где первым делом осадил Ольмюц; а я в то время получил приказ идти к Штеттину. Мой полк, почти весь составленный из австрийских пленных, должен был быть вооружен и обмундирован, чем я и занялся по приходе туда. Затем я получил приказание соединиться с армией генерала графа Дона, стоявшего еще в шведской Померании, близ Стральзунда. Главная квартира генерала была в Грейфсвальде. Я явился к нему, чтоб известить его о прибытии моего полка в Штеттин. Он принял меня вежливо и удержал у себя на два дня. Тут мне представился случай узнать подробно, как шведы и маркиз Монталамбер дали себя запереть в Штральзунде и на острове Рюгене. Я заметил, что на их счастье граф Дона должен был отступить при приближении русской армии, быстро подвигавшейся под начальством генерала графа Фермора. Эта армия была в Пруссии еще в прошлом году, под командой фельдмаршала графа Апраксина и состояла из ста тысяч человек; непонятно почему, выиграв у пруссаков, бывших под начальством генерала Левальда, сражение под Егерсдорфом, она поспешно оставила Пруссию. Много было слухов по поводу этого отступления. Одни уверяли, что канцлер граф Бестужев, вместе с Апраксиным, распорядились об отступлении без ведома императрицы Елизаветы, которая была непримиримым врагом короля Прусского, другие думали, что причины того кроются в интригах английского двора, союзника Пруссии. Как бы то ни было, но два посланника, австрийский и французский, так усиленно роптали, что Бестужев и Апраксин были лишены чинов и отправлены в ссылке. Последний умер от удара на полпути в Петербург.
Русская армия возвратилась, чтобы снова занять Пруссию, под командой генерала Фермора и не встретила сопротивления, потому что король, после отступления русских, велел фельдмаршалу Левальду идти в Померанию против шведов. Но Левальд, по старости, оставил армию; вместо него вступил в командование граф Дона. Он должен был противиться русским, вступавшим уже в прусскую Померанию и Новую Марку; так как и мой полк был наконец готов для похода, то я просил генерала позволить мне идти вперед на границу наблюдать за движением неприятеля. Я хотел быть полезным, но также желал удалиться от границ шведских не столько из опасения попасть в руки моих преследователей, сколько потому, что не желал сражаться с моими соотечественниками. Граф Дона согласился на мое выступление, и мы условились, что, если русские возвратятся со всеми силами, со стороны Новой Марки (еще не было известно, куда они двинутся — сюда или в Силезию), я должен буду рассчитать время, нужное для пути, и тотчас же извещу его о том, чтоб оказать им препятствие при самом вступлении их в эту последнюю провинцию.
Я дошел до границы, где тотчас узнал, что большая часть ее находится еще в Польше, но что казаки и ее кавалерия подходят уже близко к нам. Я приблизил к себе мою пехоту, а тем временем разузнал, что делается в окрестностях. Казаки наводнили, так сказать, всю страну; жалобы слышались со всех сторон, но у меня в распоряжении было только тридцать гусар. Их не достаточно было для преследования этих грабителей, которые, кажется, только для того и воюют, чтобы разбойничать.
Наконец, пехота пришла, и я двинулся на границу, я полагал, что казаки, узнав, что в тылу у них наше войско, не захотят подвергаться нападению. Так и случилось: они ушли, чтобы присоединиться к остальной русской кавалерии.
Оправившись от первого отчаяния, бедные жители толпами приходили ко мне жаловаться на жестокости казаков. Я не имел средства ни утешить их, ни отомстить за них, а старался возбудить в них храбрость и терпение; тем не менее, чтобы прикрыть страну, я продвинулся к Дризену, небольшому городку на границах Польши, в котором стоял наш гарнизон в двести человек солдат. Этот город, по выгодному своему положению, давал мне возможность подвигаться то вправо, то влево, смотря по надобности, и даже удерживаться там от натиска легкого войска.
Между тем шпионы, посланные мной в Польшу, донесли, что генерал Румянцев с кавалерией находится уже в Филене, в трех милях от Дризена, но что пехота, идущая тремя колонами, еще далеко назади. Я подвигался вперед и в одной миле от Дризена встретил войска, оставлявшие его гарнизон. Комендант подтвердил мне донесение шпионов, что Румянцев был в трех милях от нас с кирасирами, драгунами, гусарами и казаками, и сказал, что он удаляется, так как не в состоянии выдержать осаду. Я уговаривал его следовать за мной и возвратиться назад, и обещал ему идти вместе, если не останется ничего лучшего. Он возвратился со мной.
Я исследовал тотчас все дороги вместе с ним. Расставили караул, где было нужно, а остальную часть войска я разместил у горожан для отдыха. После полудня подошел к нам сильный неприятельский отряд, но, встретив сопротивление, удалился. На другой день нас снова атаковали. Довольно сильная перестрелка с обеих сторон продолжалась два часа; но наше упорное сопротивление заставило русских еще раз удалиться и оставить нас в покое.
Вскоре полетели ко мне курьер за курьером из Кюстрина и Франкфурта с просьбами о помощи. Казаки прорвались в ту сторону, и, по своему обыкновению, совершали тысячи жестокостей. Я отправил одного подполковника с четырьмястами солдат к Франкфурту, для прикрытия местности, а сам следил за отрядом Румянцева, стоявшего против меня, а также за движениями остальной русской армии, шедшей через Польшу к нашим границам, и доносил о том графу Дона.
Еще должен был я следить за тем, не повернет ли неприятель к Силезии, оставшейся без войск, взятых королем для осады Ольмюца. А так как принц Генрих занимал и прикрывал Саксонию, то весьма важно было следить за всеми движениями русских, чтобы поспешно известить о том графа Дона, армия которого должна была нести две обязанности — и стоять против шведов, и преграждать русским путь в Силезию.
Только по зрелому обсуждению всех этих обстоятельств и принимая во внимание массу наших врагов, можно составить себе верное понятие о беспредельной находчивости гениального Фридриха. Я считаю за чудо, что он не был уничтожен сто раз. Общими усилиями стольких держав, стремившихся к его погибели. Он должен был снять осаду с Ольмюца. Обоз, везший ему продовольствие из Силезии, был атакован в пути генералом Лаудоном и не мог прибыть в лагерь. Из Ольмюца Фридрих ушел в Силезию, что заставило русских остаться позади Одера и развернуть все свои силы против нас.
Позиция, занятая мною в Дризене, была самой удобной для начала. Граф Румянцев приготовился к сильному нападению на меня. Шпионы прекрасно служили мне, и я вскоре узнал, что он намерен атаковать меня с фронта в то время, как два других отряда перейдут вброд реку Нетцу, протекавшую передо мной, и пойдут к нам в тыл. Я должен был оставить позицию и уйти в Фридберг, небольшой городок, отстоявший отсюда на десять миль.
Генерал Дона послал в Ландсберг генерал-майора Руша (Рюша. — Ю. Н.) с тысячью гусар и четырьмя батальонами гренадер. Ландсберг был в трех милях позади меня и, в случае крайности, мог служить мне убежищем. Генерал Дона извещал меня в то же время, что идет со всей армией к Франкфурту-на-Одере, главному месту с сборища, им назначенному. Таким образом он предоставил шведской армии всю местность между Берлином, Штеттином, Анкламом и Деммином, и эта армия легко могла бы послать отряды к Берлину, как делали то русские и австрийцы, но по обыкновению, не умела воспользоваться выгодными для нее обстоятельствами.
