— Будет ли там жизнь, мама? После смерти?
— Я верю, что будет, Пэдди.
— И я попаду на Небеса?
— Отец Гроган принял твою исповедь и соборовал тебя, — сказала я. — Он ведь говорил тебе, что благодать счастливой кончины — величайший дар, на который может рассчитывать человек.
— Я вместо этого предпочел бы несколько лет счастливой жизни, мама, — грустно ухмыльнулся Пэдди.
— Я знаю, a stór, но священники — они всегда говорят такие вещи.
— И Господь простит меня?
— Конечно. Ты был хорошим сыном, хорошим мужем, хорошим отцом. Ты любишь свою семью. Господь судит о нас по тому, как много мы любим.
— Я действительно люблю Бриди и моих детей: Майка, Джимми, Мэри, Мартина, Эда, Анну и маленькую Онору. И тебя, мама. Я очень люблю тебя. И папу, конечно, тоже. Я люблю моих братьев и Бриджет, люблю ее мужа и их жен. Люблю дядю Патрика, тетю Майру, Томаса, Дэниела, Грейси, Джонни Ога и все, что с ними связано. Люблю всех моих племянников и племянниц, — сказал он.
— В тебе очень много любви. Я бы сказала, что ты отправишься прямо на Небеса, Пэдди.
— Я бы хотел, чтобы мой рай был с папой и Чемпионкой в Нокнукурухе, как в прежние времена. И чтобы внизу блестели в солнечных лучах воды залива Голуэй.
— Так и будет. Я тоже представляю себе рай именно так. Придержи там место у очага и для меня, Пэдди.
Я поцеловала его, и он уснул. А на следующий день умер.
* * *
С тех пор прошло уже три года, и все это время Бриди вела себя очень мужественно. Еще одна молодая вдова, ей нужно было заботиться о семерых детях, хотя Майк и Джимми уже выросли и зарабатывали сами, а Мэри пять лет назад вышла за славного парня по имени Пат Келли.
Бриди и Мэри сидели вместе в гостиной. Мэри кормила своего двухлетнего сына Вилли.
— Я останусь дома с мамой, — сказала мне Мэри.
— Я не могу туда пойти, Онора, — устало произнесла Бриди, когда я села рядом с ней на диван, когда-то принадлежавший Майре.
Я вспомнила свою сестру, сидевшую на этом самом месте и скорбившую по Джонни Огу.
— Тебе все еще очень больно, Бриди, — с пониманием откликнулась я.
Она кивнула.
— В этот день много лет назад я познакомилась с отцом Пэдди.
— Я знаю, — улыбнулась она. — Утром после ночи Святого Иоанна. Пэдди каждый год рассказывал мне об этом.
— Он очень любил тебя, Бриди. Когда он вернулся с войны, именно ты научила его жить счастливо.
— Мы и вправду были счастливы. Этот мужчина был для меня большой радостью, — ответила Бриди.
— Мама, может быть, тебе все-таки будет лучше пойти со всеми, — вставила свое слово Мэри.
— Если ты в состоянии, Бриди, то сделала бы мне этим большое одолжение.
Я объяснила ей, почему так хочу, чтобы мы пошли в ирландские деревни всей семьей.
Бриди продолжала сидеть молча.
Маленький Вилли, не привыкший к такой тишине, с удивлением смотрел на нас.
— Я кормлю себя сам, — заявил он и принялся скрести миску.
Внук Пэдди.
Мы рассмеялись.
— Да, Онора, — наконец сказала Бриди. — Давайте пойдем на ярмарку все вместе.
Глава 37
— Пойдем прямо в ирландскую деревню? — спросил у меня Майк, когда мы приехали на ярмарку.
— Да, Майк, прямиком туда, — ответила я.
Майк провел всю нашу толпу через главный вход, а потом по центральной аллее, пока мы не оказались перед аркой ворот.
— Ирландия, — сказала я Агнелле. — Видишь эту надпись? Céad Mille Fáilte. Это по-ирландски, на твоем родном языке. А в переводе означает: «Добро пожаловать сто тысяч раз».
Патрик держал Агнеллу за одну руку, я — за вторую.
— А вот как звучит еще большее приветствие, — сказал он ей. — Fáilte Uí Cheallaigh — «Добро пожаловать всем Келли».
— Как много Келли, — удивилась Агнелла.
И все они были здесь благодаря тому, что в такое же летнее утро много лет назад Майкл Келли вышел мне навстречу из залива Голуэй.
Майк обратился к нам с Патриком:
— Может быть, вы окажете нам честь и сами введете нас в ирландскую деревню?
— Конечно, мы сделаем это, — улыбнулся мне Патрик.
— Мы первые в Ирландии! — заявила Агнелла, когда мы шагнули под арку ворот.
Патрик засмеялся:
— Почти так же когда-то говорил маленький Майкл, когда скакал у меня на плечах во время воображаемой конной скачки в Галлахе, — заметил он.
Все остальные прошли вслед за нами под огромной вывеской, гласившей: «Ирландская деревня леди Абердин».
— Обязательно нужно было вставить сюда свое имя, — проворчал Патрик. — Впрочем, наглости у этого народа всегда было в избытке. Хотя все надписи, конечно, можно и поменять, — сказал он Джеймси, который подошел и остановился рядом с ним.
— Faugh-a-Ballagh! — прокричал тот.
И тут же два его маленьких сына хором подхватили папин боевой клич.
— А теперь куда мы направимся первым делом? — спросил у меня Майк.
— Точно не знаю, — растерянно сказала я, оглядываясь по сторонам.
По обе стороны вымощенной булыжником улицы, которая вела к замку и заросшей травой площади, выстроились ряды коттеджей. Вдалеке я заметила вторую ирландскую деревню — версию от графства Донегал. Но обе они были лишь макетами вроде декораций для спектакля «Ирландская ночь» в театре Маквикера. Здесь все было ненастоящим. Чистое притворство.
Все повернулись ко мне: семья ждала от меня распоряжений.
Но тут заговорила младшая дочь Пэдди, Нора, получившая свое имя в мою честь:
— Тетя Майра говорит, что у Маршалла Филда есть тут свой магазин, в котором продаются настоящие копии кельтских ювелирных украшений.
Настоящие копии. В этом все и дело — это были лишь копии. Как могло это притворное место рассказать им что-то о реальной Ирландии? Патрик был прав: это было надувательство, и леди Абердин брала двадцать пять центов за вход с людей, тоскующих по родине, которую они никогда не увидят и никогда не узнают.
Я взглянула на Патрика и покачала головой. Нет, только не это. Мы не могли вести их туда.
Но уйти мы тоже не могли. Нас ждала Майра со своим семейством. Я хорошо понимала, что она скажет: «А чего ты, собственно, ожидала? Нет ничего совершенного. Мы просто хорошо проведем время. Это будет день, посвященный семейным развлечениям. Так что просто получай удовольствие».
