действительно безмятежной. Никаких убийств – даже самых заурядных и на почве бытовых скандалов, ни одного инцидента с оторванными конечностями и ни одного экскурсионного автобуса, под завязку заполненного туристами. Хотя последнее было скорее плохой новостью, чем хорошей, ибо Джек оказался прав: после бойни, устроенной на прошлом Дне города, желающих погостить в обители вечного дождя и бронзово-алых листьев резко поубавилось. Впрочем, единичные смельчаки – или скорее безумцы – все равно находились. Именно поэтому даже сегодня, тридцать первого октября, когда все восемь улиц Светлого и Темного районов замолкли в напряженном ожидании вечера, гадая, повторится ли произошедшее ровно год назад снова, кафе «Тыква» было забито до отказа.
– Говорят, что это случилось прямо на соседней улице! Он порубил больше ста человек за один час… Именно поэтому и нужно надеть тыкву на голову, чтобы он тебя не тронул.
– Вы думаете, это правда сработает?
– Разумеется! Безголовый Джек ведь потому и казнил тех людей, что они плохо к нему относились. Надел тыкву – значит, уважил. Надевай давай скорее!
– Куда спешить‐то? Еще только одиннадцать утра!
– Вдруг в этот раз Тыквенный Король решит начать пораньше? Надень, кому говорю!
Джек поднял воротник пальто, пытаясь спрятаться от сплетен, и быстро, гусиным шагом, проскочил мимо столика гомонящих студентов, один из которых никак не мог втиснуть свою голову в круглую тыкву с подмятым бочком и несимметрично вырезанными глазами, как то уже сделали двое его друзей. И гости за столиками у входа. И еще больше людей на улице. Ну, те самые безумцы, которые не прятались по домам и не запирали двери, как поступил бы любой нормальный человек или даже не-человек на их месте. Теперь Джек на их фоне совершенно терялся – толпа тыкв кругом, да и только! Поди разбери, кто из ряженых в центре Самайнтауна настоящий его хозяин. Каждая улица превратилась в сплошь тыквенное поле. Пока Джек добрался до кафе, его несколько раз толкнули плечом другие Джеки и обругали за безвкусно подобранный и недостоверный наряд.
– Вот что не так с людьми, а? – вздохнул настоящий и, несомненно, самый что ни на есть оригинальный Джек, отодвигая стул под желтыми шторами в крупный горох и плюхаясь на зеленую, как тыквенный хвостик, подушку.
– Может быть, то, что они люди? – предположил Франц, перебирая в руках письма из кремово-желтой бумаги, изрядно пожухшей от той влажной земли, на которой их, должно быть, писали. – Не понимаю, что тебе не нравится.
– То, что меня превратили в городскую страшилку, вот что!
– Тебя благодаря этому пресса теперь найти не может и в суд затащить. Одни плюсы! Помнишь, как кто‐то в восьмидесятые расклеил плакаты по всему городу с моим портретом и подписью «Не верьте этому парню, если он попросит его убить – он все равно не умрет»?
– При чем здесь это?
– Ну, я тогда тоже целых полгода был знаменит…
– Меня не известность моя смущает, а то, что я подаю дурной пример. Да и туристов с жителями вернуть в город это ничуть не помогает, знаешь ли. У нас работать на ферме и так почти некому!
– Ничего-ничего! – Наташа протиснулась к их столу и принялась наполнять опустевшие чашки горячим ароматным кофе со сливками, подкладывая на блюдца лишнюю порцию коричного печенья. – Я на следующей неделе такое меню забабахаю, что к нам со всех уголков земного шара съезжаться будут! Я ведь наконец‐то поняла, из-за чего тогда захворало мое кафе, когда продажи упали год назад… Все из-за скудного меню, да-да! Новинок давно не было. А теперь у нас и тыквенный конфитюр начнут подавать, и тыквенные пряники, и тыквенный омлет, и даже тыквенную самогонку! Вот увидите, популярность города до небес взлетит.
Лора, Франц и Джек переглянулись, но никто из них не решился возразить. Несмотря на то что минул почти год, как Наташа полностью выздоровела и клематисовая лихорадка больше не давала о себе знать, оставив в покое всех жителей так же, как этот мир оставил Ламмас, они трое все еще чувствовали себя виноватыми перед ней, в частности, Лора. Размешивая ложечкой свой душистый зеленый чай с бергамотом и лимоном вместо кофе, она постучала этой ложечкой по малюсенькому сколу на фарфоровой чашке и улыбнулась. Из ее тубуса, обтянутого молочной кожей, торчал незаконченный проект новой застройки городской площади, который она обсуждала с Душицей как заместителем мэра, до того как прийти сюда.
– Итак, на чем мы остановились? Прежде чем тебе, Джек, приспичило в туалет…
– Я мыл руки после печенья!
Письма снова зашелестели в руках закатившего глаза Франца. Он аккуратно вспорол последнее, самое свежее, ножичком для масла, который остался после поедания Лорой сэндвичей с яйцом-пашот, и быстро пробежал текст глазами перед тем, как зачитывать его вслух. Почерк Титании всегда напоминал виноградные лозы, поэтому, чтобы через них продраться, Францу потребовалась минута-другая.
– «Несу вам радостные вести, друзья мои!» – начал он наконец, подражая возвышенной интонации Титы, но изрядно переигрывая. – «Благой двор отступил от своих притязаний на мой после того, как я съела их Королеву, поэтому теперь в Волшебной стране снова воцарилась блаженная ночь. Несмотря на то, что в прошлом своем письме я выражала сомнения в отношении Херна, он по-прежнему верен мне и так же сладострастен. Каждый месяц, когда он возвращается с Охоты, он берет меня на троне»… Г-хм, пожалуй, следующий абзац я пропущу, здесь слишком много практических разъяснений, что означает «сладострастен». – Франц потер костяшкой пальца нос и сразу перешел к концу письма (видимо, тот абзац был очень большим). – «Благодаря Херну две тысячи наших детей сыты и довольны. Я более не имею никаких угодий в людском мире, наше пропитание – новые охотники…» Подождите, две тысячи детей?! – Франц опять отвлекся и глянул на Лору, округлившую глаза точно так же, как и он. – Знаете, я ведь все забывал у нее спросить, а как именно она их родила? В смысле они же такие маленькие, прямо как бабочки или вроде того… Они что, тоже все вылазили у нее из… Нет. Пожалуй, я не хочу знать.
Франц отложил письмо на стол, негласно передавая эстафету Джеку, и тот забрал листок, пока Лора судорожно допивала остывший чай, немного позеленев в тон своему шарфу, туго обвязанному вокруг шеи. Прочитанное и впрямь волновало воображение, но это было не то волнение, которое хотелось бы испытывать за едой. Франц тоже поспешил сделать глоток, словно кровь, которую он тайком пронес с собой во фляжке и подлил в кофе, могла смыть тошнотворные фантазии. Глаза, светло-красные, вскоре вновь стали вишневыми.
– «Неблагой двор мне отныне мил, но сердце мое все еще о цветочной лавке бьется и тоскует», – продолжил читать вместо
