Русские с русскими воюют,Чехи сахаром торгуют.
Чехи и словаки поднялись вдруг и сразу, захватив для себя и своего скарба громадное количество эшелонов. Что только не втискивалось в товарные и пассажирские вагоны: мебель, экипажи, станки, зеркала, моторные лодки, пианино, огромные запасы продовольствия, обмундирования, мануфактуры.[1331] Никто не мог препятствовать движению чехословацкого воинства, которое вело себя как оккупационное. Даже поезда верховного правителя простаивали часами и сутками. Если у чехов выходил из строя паровоз, они не стеснялись забрать другой у первого попавшегося эшелона. Кто находился в этом эшелоне – беженцы, раненые, больные – это чехословацких солдат не интересовало.
В непроходимую пробку превратилась станция Тайга, где Томская ветка выходила на главную магистраль. На восток от этой станции бесконечной лентой тянулись чехословацкие эшелоны. Западнее в безнадёжном ожидании скапливались беженские поезда, госпитали, эвакуируемые министерства, вывозимые на восток грузы. Столь же тщетным было ожидание других союзных эшелонов – польских и сербских. Согласно приказу Жанена, они должны были прикрывать отход чехословацкого воинства.
24 ноября Колчак, находившийся в Новониколаевске, послал телеграмму Жанену и Сыровому (копии – Ноксу, американским и японским представителям и в Совет министров). Сибирская магистраль, говорилось в телеграмме, обладает небольшой пропускной способностью: 15 поездов на участке Новониколаевск – Красноярск и восемь – на отрезке Красноярск – станция Маньчжурия. Всё это в настоящее время задействовано для пропуска чехословацких эшелонов. В результате хвостовые поезда, отошедшие из Омска, оказались уже на линии боевого фронта, а продление такого положения, писал Колчак, «приведёт к полному прекращению движения русских эшелонов и к гибели многих из них». «В таком случае, – заявлял он, – я буду считать себя вправе принять крайние меры и не остановлюсь перед ними». Чтобы избежать этого, верховный правитель предлагал восстановить власть русской администрации на дороге, предоставить в распоряжение чехов до половины подвижного состава и, поскольку Владивосток всё равно не сможет принять все их эшелоны, направлять их по КВЖД в китайские порты для отправки на родину.[1332]
«Крайних мер» в распоряжении Колчака фактически уже не было. Сыровой на телеграмму не ответил, а Жанен предпочитал переписываться с русскими властями через министра С. Н. Третьякова. «Я получил сегодня утром циркулярную телеграмму Колчака, – писал генерал. – Он обращается к помощи дипломатических представителей по поводу некоторых мелких фактов для того, чтобы представить ряд неопределённых ходатайств, которые трудно удовлетворить даже в нормальное время. Априори я не могу не констатировать, что эта телеграмма ещё больше затрудняет возможно скорое и удовлетворительное разрешение положения, к чему мы оба стремимся».[1333]
Из брошенных на разъездах, полустанках и в степи эшелонов поступали отчаянные телеграммы. Например, начальник одного из эшелонов, войсковой старшина Улазинский телеграфировал 23 ноября: «Эшелон ПО стоит на Болотной. Состав – семьи сибирских казаков и Минпром и торговли. В тот момент, когда казаки на фронте, семьи, эвакуируемые в Читу, не имеют возможности двигаться дальше, ибо на дороге господствует право сильного. В эшелоне много больных, женщин и детей… Эшелон стоит на Болотной четвёртые сутки…»[1334]
