заранее решили мою судьбу. Что ж, крыса, я поклялся говорить только правду. Но я вообще не давал клятвы говорить. Более того, я могу подождать. Это блюдо было моим первым вкусом золота за много столетий. Это удержит меня на... некоторое время.
— На какое? — спросил Роуз. — На день, на неделю?
Маукслар ухмыльнулся; в его зубах блеснули золотые искорки.
— Дольше, чем есть у тебя, капитан, — сказал он.
Фелтруп потер лапы друг о друга. Чтобы Фиффенгурта подняло и ударило о холодную обратную сторону луны!
— Я тоже не клялся держать язык за зубами, — сказал маукслар. — Вот лакомство специально для тебя, крыса. Ты дитя чумы. То же самое извращенное заклинание, которое создало тебя, убивает капитана Роуза и других. И если заклинание когда-нибудь рассеется, проснувшихся существ больше не родится. Ты останешься на Алифросе один, и через одно-два поколения большинство будет сомневаться в том, что вы вообще существовали.
На самом деле больше не будет поколений. Ибо вот еще одна истина, которую я могу свободно сказать: Макадра приближается. Она вложила всю свою душу в завоевание Нилстоуна, и, когда он у нее будет, она никогда от него не откажется.
— Но почему она идет? — воскликнул Фелтруп. — Она верит, что у нас есть Нилстоун? Или она преследует кого-то, кто это делает? Кого? К нам направляется еще один корабль?
Маукслар посмотрел на него с отвращением:
— Не имеет значения, найдет ли Макадра первым вас или Нилстоун. Вы умрете от ее руки или в то мгновение, когда Рой заключит Алифрос в свои черные объятия. Макадра может попытаться остановить Рой, но у нее ничего не получится. После той ночи рассвета не будет, маленькая крыса. Сама жизнь погибнет, слепая и застывшая. Останемся только мы, бессмертные, питающиеся трупами.
— Демон, — сказал капитан Роуз, — ты знаешь, куда нужно отвести Камень?
— Знаю, — сказал маукслар, улыбаясь, — но это еще не все. Я мог бы рассказать вам о тайной силе ползунов. Я мог бы проложить для вас настоящий курс через Неллурок, поскольку тот, что у вас есть, — чепуха. Я мог бы помочь вам благополучно пройти через Красный Шторм. Я мог бы рассказать вам о судьбе тех, кого вы оставили позади.
— Мы готовы торговаться дальше, — сказал Фелтруп. — У нас есть еще шестьдесят монет...
Существо издало звук презрения.
Пауза. Затем капитан Роуз сказал:
— У нас их больше шестидесяти — гораздо больше. На «Чатранде» спрятан огромный клад. Мы можем принести тебе десять тысяч.
Маукслар поднялся на свои птичьи лапы и указал на Роуза.
— Ты мог бы принести мне гораздо больше, — прошипел он. — Я видел золото, жемчуг и драгоценные камни, спрятанные по всему кораблю. Под каменным балластом, внутри ложных пиллерсов на спасательной палубе, заделанные в железные стержни между корпусами. Я видел, как вы погрузили клад на корабль в Арквале. Я наблюдал, как Сандор Отт снял часть его для сына Шаггата Несса, видел, как другая часть была обнаружена и изъята корабелами Масалыма. То, что осталось, вы собираетесь отдать фанатикам на Гуришале, чтобы профинансировать восстание Шаггата и дестабилизировать Мзитрин. Я видел золото, жемчуг и драгоценные камни, Роуз. Они мучили меня, сияя там, вне пределов моей досягаемости.
— Мы все еще можем высвободить очень много монет, — сказал Роуз, — если сумеем не насторожить Сандора Отта, сержанта Хаддисмала или кого-либо из их информаторов. Мы можем приносить тебе золото целыми мешками.
— И будете насмехаться надо мной, как сегодня? Я думаю, что нет. Видите ли, я не ел десятилетиями — со времен капитана Курлстафа. Я умирал с голоду. Вы накормили меня. Теперь мои мучения прекратились.
На Фелтрупа налетело отчаяние. Он не лжет. Мы больше не можем заставить его говорить. И мы почти ничего не узнали! Даже не узнали, живы ли наши друзья. Ты гордый дурак, Фелтруп! Подумать только, ты мог бы помериться умом с таким чудовищем!
— Зачем говорить о мучениях? — в отчаянии попытался он. — Мы можем накормить тебя самым изысканным образом. Золото и еще раз золото! Зачем довольствоваться достаточным, о Алчность, когда ты можешь насытиться?
— Насытиться, насытиться, вот подходящее слово! — сказал Фиффенгурт.
— Помолчите, квартирмейстер! Демон, ты был рожден, чтобы быть... вместительным. Как давно ты познал удовлетворение от чрезмерного обжорства?
Украшенные драгоценными камнями руки маукслара стали ласкать живот:
— Я узна́ю это без вашей помощи. Казизараг был рожден для того, чтобы есть, а не терпеть насмешки. Я буду ждать вашей участи. И ваша гибель приближается, насекомые. Принесет ли ее Макадра, штормы Неллурока или ваша собственная безграничная глупость. Мне нужно только дождаться, когда у «Чатранда» сломается позвоночник. Когда это произойдет, все заклинания, наложенные селками, магами или мурт-лордом, будут разрушены. Эти решетки растают, и я буду свободен проглотить этот клад, целиком, хотя бы он лежал на дне моря.
Они гуськом двинулись обратно по коридору под наблюдением молчащего обитателя гауптвахты. Марила и леди Оггоск ждали за Зеленой Дверью. Когда Фелтруп и двое мужчин выбрались на спасательную палубу, ведьма издала звук отвращения и приготовилась захлопнуть дверь.
— Подождите! — сказала Марила. — Мы ведь не сдались, верно? Если мы закроем треклятую дверь, она исчезнет, и нам придется снова начинать охоту за ней по всему кораблю.
— Ты права, Марила! — сказал Фелтруп. — Исследование доктора Чедфеллоу ее приходов и уходов не является надежным. Могут пройти дни, прежде чем мы найдем ее снова.
— Дней у нас в обрез, — вставил Фиффенгурт, — и кто знает? Может быть, эта бочка с жиром действительно поможет кораблю спастись.
Оггоск хмуро посмотрела на него:
— Что же тогда? Оставить ее открытой? Ты видел коварство этого монстра, Нилус. Он точно знал, как на тебя напасть.
— Но он не Арунис, лады? — сказал Фиффенгурт. — Мы привели его в такую ярость, что он порубил нас на кусочки для супа. Но он не использовал ни одного заклинания, которое вышло бы за пределы его камеры.
— Он не может, — сказал Фелтруп. — Если бы мог, эта камера не смогла бы удерживать его веками.
— У него адский разум, — сказала Оггоск, — и он использует его против любого стражника, которого мы здесь поставим.
Роуза уставился на дверь.
— Найдите Тарсела, квартирмейстер, — наконец сказал он. — Дверь распахивается наружу.
