кормила издательство. Тираж допечатывали! И не раз!
После «Империи смерти» я быстро уже одна написала и издала в том же Политиздате, переименованном в «Республику», книгу с биографиями Гитлера, Геринга, Гиммлера, Геббельса, Бормана, Риббентропа. Муж предложил назвать эти биографии «Коричневая номенклатура». Не вышло. Назвали «Коричневые диктаторы»232. Довольно дурацкий заголовок.
Тираж «Коричневых диктаторов» был 50 тысяч. Всего-навсего.
Эти книги не принесли ни славы, ни особых денег. Но я рада, что они вышли, — мне всегда хочется доделать работу до конца.
Кстати, о деньгах. «Преступник…» долго кормил и нас, и издательство АПН. В капстранах его, конечно, не стали печатать: у них к тому времени была уйма своих книг о Гитлере и о нацистском режиме. Но в соцстранах книгу охотно издавали. Гонорары нам переводили на Внешэкономбанк.
Так мы жили в 1980-х. А в 1990-х с деньгами от книг по фашизму шло по нисходящей…
Правда, в 1991-м переиздали с моей очень серьезной правкой «Преступника…» (тираж 100 тысяч). И очень беспокоились — достаточно ли смело (!) звучит книга, достаточно ли современно… словом, поворот на 180 градусов. Альберт Беляев, который угробил «Преступника…» в «Новом мире», став главным редактором газеты «Советская культура», послал к нам домой своего сотрудника, чтобы тот во что бы то ни стало взял у нас фрагменты готовящейся «Империи смерти». С названием «Империя смерти» была вообще потеха. Рейган назвал нашу страну «империей зла», но все начальники делали вид, будто этого не знают. Однако в издательстве «Республика», вспоминая о нашей книге, постоянно вместо «Империя смерти» говорили «империя зла»… На языке вертелось.
Уже после кончины мужа, в 1999 году, переиздали в Ростове-на-Дону «Коричневых диктаторов» тиражом… 10 тысяч экземпляров, а в 2000 году в Москве в издательстве «Вече» — «Империю смерти». Имя Д. Мельников стояло в черной рамке. И тут тираж был 10 тысяч экземпляров.
Да, дважды в одну реку войти нельзя… Главная книга отжила свой век. Кстати, век ее был все же в 60-х… К сожалению, не отжила свой век тема фашизма. Напротив, она становится все актуальнее.
В 1990-х годах в Москве появилось на столиках-прилавках рядом со станциями метро и перед Музеем Революции бесчисленное множество коричневых газет, журнальчиков, книг со свастикой и с портретами Гитлера. В одной из фашистских газет — кажется, в «Русском воскресении» — были наши с мужем фотографии с обложки «Преступника…» и подпись: «Вот кто мешает нам познакомиться с Адольфом Алоизовичем Гитлером».
Газету нам принесли. И мы особенно умилились тому, что Гитлер назван на русский манер по имени-отчеству («А по батюшке вас как?»). Дескать, этот фашист номер 1 — наш, исконно наш.
Так в первый раз русские неонацисты откликнулись на «Преступника…». Но вот прошло какое-то время, мужа не стало, и кто-то из знакомых сказал мне, что отрывок из нашей книги «Преступник номер 1» служит послесловием к книге «Майн кампф» Гитлера, переведенной на русский. Я прямо взвилась от негодования. Возмущало меня и то, что «Майн кампф» открыто продается в Москве, и то, что опорочены честные имена покойного мужа и мое.
С юристом созданного на базе Союза писателей «Апреля» я обсудила историю с послесловием. Мы решили, что я потребую у издательства возмещения за моральный ущерб — оскорбление чести и достоинства.
Всех перипетий этой истории не помню. Помню только поучительный финал. Юрист позвонил и сообщил, что издатели-фашисты готовы заплатить мне за перепечатку нескольких страниц из «Преступника…», так сказать, гонорар. Они подсчитали — получается 100 тысяч рублей. На наши нынешние деньги, видимо, рублей сто. Я возмутилась. Юрист сказал, что он и сам от моего имени от этих денег отказался.
— Подаем в суд, — обрадовалась я. — Я их не боюсь. Потребуем три миллиона за моральный ущерб.
Долго я говорила о том, что не боюсь этих проклятых коричневых. Скажу на суде все, что про них думаю.
Юрист не прерывал меня. Потом сказал:
— Знаете, мне приятно, что моя клиентка не боится фашистов и высоко ценит свою честь и достоинство. Но я фашистов боюсь… — и популярно объяснил, что красно-коричневые, не мудрствуя лукаво, прикончат меня за… пол-литра. Дело происходило в 90-х годах XX века. Киллеры брали недорого.
Глава XII. НЕКОНТРОЛИРУЕМАЯ ЗЛОБА
1. Некрич и «дело Некрича»
Формулу «неконтролируемая злоба» придумала не я, а мой муж. И относилась она к так называемому «делу Некрича». «Дело Некрича» и впрямь можно было объяснить только неконтролируемой злобой властей в сравнительно вегетарианскую эпоху.
Саша Некрич, Александр Моисеевич Некрич, учился на историческом факультете МГУ на два курса ниже мужа. С конца 50-х мы жили в одном доме с ним. Наверно, мы так и не познакомились бы, поскольку муж знал только своих однокурсников, да и то выборочно. А в наших гигантских корпусах кооператива Академии наук поселилась очень смешанная публика — сотрудники самых разных академических институтов: технари и математики, биологи и физики, геологи и искусствоведы…
Да, мы, безусловно, не познакомились бы, если бы не наш сосед по подъезду Жора Федоров, alias Георгий Борисович Федоров.
Жора очень быстро подружился с нами и познакомил мужа и меня с Сашей Некричем. Естественно, он называл Некрича, как и всех своих многочисленных приятелей, «самым лучшим другом». Но Некрич был и правда, пожалуй, его лучшим другом.
Некрича я запомнила как средних лет мужчину, рыжеватого, с красным лицом и светлыми ресницами.
Отец его служил в Наркоминделе (будущем МИДе), не подвергался, кажется, репрессиям, умер своей смертью. Брат погиб на фронте.
Некрич жил вдвоем с матерью, которую я тоже хорошо запомнила. Запомнила потому, что старуха не походила ни на мою маму, ни на мам моих подруг. Она была правильная «советская гражданка» преклонных лет. Таких в XIX веке называли «эмансипированными дамами», а в XX веке «партийными тетками». Ходила она с палкой и в очках с чудовищно толстыми стеклами. Только недавно я догадалась, что использование подобных стекол объяснялось тем, что в ту пору, снимая катаракту, еще не научились вставлять искусственный хрусталик…
Где-то в начале XXI века прочла, что Саша учился в знаменитой в мое время школе с аббревиатурой МОПШ (Московская опытно-показательная школа). Туда отдавали своих чад вожди и прочая номенклатура. Некрич, как выяснилось, пребывал там в одно время с малолетним Васей Сталиным.
В МОПШ воспитывали истинных коммунистов, «правильных» мальчиков и девочек.
И вот однажды в этой школе случилось неприятное происшествие. Перед контрольной по литературе их знаменитый завуч Толстов шепнул одной из
