кинокефала согрелся – в нём вскипела кровь. Астра улыбнулся тающей грустной улыбкой прощания. Чудесная птица танцевала на его раскрытых ладонях. – Да знаю, что не бросишь. Но… это мой последний тебе приказ, Юдо. Стань вольной птицей. Мы все в своё время встретимся вновь. Не говорю: прощай, – Астра подкинул на ладонях Юдо – как остриё шпаги, снегирёк пронзил, блеснув, небеса и засверкал на них звёздочкой, но прежде вспыхнул зарницей, разбрызгиваясь тысячами осыпающихся на крышу дома искр.
Астра встал, постучал по карману – и не мог нащупать пальцами округлой выпуклости горошинки рябины. Постоял минуту в раздумьях. Что-то давило на сердце. Астра только сейчас осознал, что остался совсем-совсем один.
Он спустился по лестнице, подошёл к окну и долго смотрел на оставленный в пне топорик, думая: брать – не брать его с собой. Но всё-таки решил взять. А ещё подумал о том, какая бы сытная каша или суп получились из этого топора.
Астра обнаружил себя стоящим спиной к пруду, в зубах он с цокающим хрустом переминал собственный кулак, втирая костяшки пальцев в нёбо. Он сходил с ума.
На запястье тяжело стекала слюна; она вспенилась кровью, прыснувшей из продырявленной клыком складки кожи, похожей на перепонку, между большим и указательным пальцами.
– Жалкое зрелище. Ты жалок, Астра, – говорил змей. – Подобие кинокефала. Тебя одолели первобытные инстинкты. Ты – наскальный рисунок, всего лишь зверь, зверь, которому время расплело язык и переломало пальцы. А что если отнять у тебя твою речь, труд… твои мечты? Что от тебя останется? Позволь мне ответить за тебя: напоминание о ничтожности всего рода кинокефальского.
Астра выплюнул руку из пасти, с неловкостью и стыдом рассматривая её. Потом приложил ладонь к небосводу, и ему вспомнилась его давняя, излюбленная игра: он сощурил узелком левый заплывший глаз и ловил между пальцами звёзды. Вспыхнул в его памяти милый сердцу образ Агнии, образ качающегося в колыбели Вселенной бенгардийского тигра Алатара и даже образ полуартифекса Репрева. Все эти образы заплатками ложились на душу, залатывали, залечивали её, остужали воспалённое сознание. Под длинными густыми ресницами его взгляд просветлел, в голосе, наконец живом, воскрешённом, затолкалась простодушная, бесхитростная, жалеющая всё и вся доброта, сделанная из невинности и кроткости.
Глядя на топор, змей спросил у Астры:
– Ты пришёл с оружием, чтобы убить меня?
И Астра ответил живым голосом:
– Я пришёл с оружием не для того, чтобы убить тебя. Нет. Я пришёл к тебе с оружием, чтобы защитить себя. Я дорожу своей жизнью лишь как чудом. И я буду жить, чтобы стоять на страже всех чудес. Даже если этому не суждено сбыться, я буду сражаться до конца, даже зная, что проиграю. Я презираю отчаяние. В этом мой смысл жизни. Не искать смысла в самой жизни, а самому стать смыслом и нести эту мысль, как огонь, пока Вселенная не потушит его. Так говорил мне мой учитель, мой верный друг, бенгардийский тигр Алатар. Вечно живой. Он будет жить, пока жив я. Его учение будет жечь светом, будет передаваться из уст в уста и обретёт должное бессмертие, столкнувшись с такими, как ты, мы обратим вас в ничто!
Астра выпустил из кулака топор – он лезвием вонзился в снег, осталась торчать одна рукоять. Змей не перебивал Астру, водянистым, удушающим, с натянутыми мрачными зрачками, взглядом пронзая юного кинокефала. Взгляд Астры был взглядом судьи – суровый, но не предвзятый.
– А ты не боишься, что без своего оружия ты для меня не более чем лёгкая добыча? – с заигрывающей угрозой прошипел змей.
– Нет, – не сомневаясь, выпалил Астра. – Теперь ты мне не страшен. Теперь мне не страшно ничего. А меня тебе не заполучить.
– И ты ещё надеешься, что он придёт тебя спасти? – с нескрываемой издёвкой спросил змей.
– Смотри и увидишь, – мягким голосом сказал Астра, коснулся пальцами груди, и из его жужжащего, как шмель в бутоне пиона, сердца, раскрутился, словно из веретена, спектр тысячи нитей толщиной с гарус; они перемигивались в ночи, но некоторые подмигивали сильнее остальных. Не открывая глаз, отдаваясь во власть светлому чувству, он притронулся средним пальцем к одной из незримых нитей, голубой, овивающей его голову и уходящей в небо. – Эта незримая нить связывает меня с моим учителем и заступником Алатаром. А вот эта, алая, – Астра приласкал в сложенных, будто он играл на дудочке, пальцах другую нить, она тянулась от его левого плеча назад, в сторону города, – алая нить привязывает меня к Агнии. Той, кому я посвятил себя. Той, для которой я – оберег. Ну вот, я увидел её, и на душе у меня мир. До чего же хорошо… Теперь я знаю, что она жива. А вон ещё нить, гляди, – юный кинокефал легонько щёлкнул пальцем по белой незримой нити, бегущей от правой кисти тоже куда-то к городу, – это мой защитник и заступник из мира живых – полуартифекс Репрев. И скоро он придёт за мной, вот увидишь. А золотая нить, она – Умбры, – тонкая, с волосок, незримая нить мерцала за спиной, проходя мимо нити Алатара. – Никакая чужая душа не была для меня такой родной, как душа Умбры.
У Астры затрепетали вышитые стеклянным бисером счастливых слёз ресницы, взбаламутив в глазах осевшие, разобранные, как металл, созвездия. Погасли незримые нити, словно и не было их. На Астру по-прежнему смотрели жёлто-зелёные, горящие холодом змеиные глаза. Астра убрал руку с груди и опустил взгляд. Скудельный сосуд, наконец, переполнился живыми, тёплыми воспоминаниями.
– Я впечатлён твоими познаниями – этот бенгардиец и вправду был неплохим учителем, – сказал змей. – Видеть незримые связи – первые, но уверенные шаги в искусстве овладения искрой. Но для этого не нужно годами сидеть за увесистыми фолиантами, пропахшими кошачьим духом и древностью, не нужны смертельные уроки, а именно так и обучаются бенгардийские тигры. Тем не менее должен признать: ты способный ученик. Схватываешь всё налету. Я бы мог занять место Алатара, стать твоим новым учителем, – в растущей Луне глянцевая шкура змея отливала сизым блеском чешуи.
– Ты знаешь мой ответ.
– Неужели для тебя существует разница, от кого ты получишь знания? Открывать новые миры одной силой мысли. По одному твоему слову преображать свой мир. Принимать любое обличье. Только пожелай, и у тебя будет тигриная мощь, стать, тигриные мышцы в теле кинокефала. Ты завоюешь любовь Агнии. Репрев не отверг такое предложение, будь разумен и ты, Астра. Будь моим учеником, и я излечу тебя.
– Есть ли разница, у кого учиться, говоришь? – хмыкнул Астра, шмыгнув носом. – Для меня –
