Мальчик выдернул копье из бока лошади, обрезал постромки и смазал рану колесной мазью. Теперь он пытался снять хомут с шеи Клементины. Иоаннит подошел, положил на землю оружие и помог слуге. Кобыла со вздохом опустила голову. Мышцы сокращались под ее шкурой, а из живота текла кровь. Грегуар начал всхлипывать, и Тангейзер отстранил его:
– Иди с остальными. Возьми эти алебарды. Они нам еще понадобятся. Но больше всего мне нужен ты.
– Она будет мучиться? – спросил мальчик, глядя на лошадь.
– Нет. Иди.
Тангейзер повернулся и увидел, что к нему бежит Юсти. Его преследовал «пилигрим» с копьем. Рыцарь метнулся к повозке и схватил заряженный арбалет. Когда «пилигрим» поднял руку с копьем для броска, стрела пронзила его подмышку. Копье покачнулось, но все равно полетело вперед.
«Пилигрим» и мальчик упали одновременно. Матиас бросил арбалет и побежал за повозку. Из боковой улицы выскочили еще несколько человек и замахали руками тем, кто ждал на перекрестке за церковью.
Юсти, которому копье попало в спину, пытался встать на колени. Тяжелое древко заставляло копье раскачиваться, и боль снова уложила мальчика на землю.
Госпитальер вытащил меч, положил его на повозку и взял спонтон.
Грохнул мушкетный выстрел. Ни вспышки, ни дыма – слишком далеко. Послышались крики.
Это кричал Грегуар.
Тангейзер увидел, как мальчик корчится в луже крови, своей и Клементины.
Из одной штанины его новых красных штанов торчали обломки кости.
Копье, пронзившее Юсти, имело длинный и тонкий наконечник. Он вошел над левой лопаткой и вышел в верхней части груди, возможно задев легкое. Это выяснится потом.
Матиас наклонился, ухватил древко, поставил ногу на спину юноши и выдернул копье. Потом он поднял оружие, перехватил поудобнее, повернулся и швырнул в сторону противников, выбрав жертву среди троих «пилигримов», слишком неповоротливых или тупых, чтобы броситься врассыпную. Копье попало в грудь самому массивному из них, пронзив его насквозь.
После этого Тангейзер поднял Юсти на ноги. Глаза мальчика остекленели.
Наклонившись к нему, иоаннит взял его за подбородок:
– Грегуар умирает. Отрежь кусок ремня от упряжи и туго перетяни ему ногу.
Он вложил в руку мальчика кинжал и хлопнул его по спине. Юсти заковылял к другу. Приблизившись, он поскользнулся в луже крови и упал рядом с Грегуаром. Потом поляк перекатился на бок, встал на колени и левой рукой схватил ремень перерезанной сбруи. Боль в раненом плече заставила его вскрикнуть, но этот крик сразу же сменился воплем ярости. Зажав конец ремня зубами, Юсти принялся резать кинжалом толстую кожу.
Тангейзер замер, завороженный этой картиной.
Его парни выведены из строя. Возможно, навсегда.
В груди Матиаса словно что-то оборвалось. Он позволил чувствам заполнить себя, чтобы не взорваться самому.
Еще один мушкетный выстрел. Рыцарь повернулся боком к «пилигримам». Большинство выстрелов не попадают в такую узкую мишень – опаснее пригибаться навстречу пуле. Два ружья. С перекрестка поднимался пороховой дым. Неужели это гвардейцы Доминика?
Тангейзер приветствовал охватившую его ярость. Она прогнала усталость из тела и печаль из сердца. Теперь ее огонь горел ровно и был холоден, как сердце дьявола.
Из боковой улочки высыпали «пилигримы» – с решимостью испуганных людей, намеренных проявить храбрость. Чуть меньше дюжины. Три ряда. Впереди четыре копья.
Госпитальер подпустил их поближе, чтобы они заслонили мушкеты на перекрестке.
Грегуар умолк.
Матиас посмотрел в глаза крайнему слева.
Потом он перехватил спонтон, как косу, и ринулся на врага.
Глава 36
Повешенный
Карла чувствовала боль Гриманда по ударам громадного сердца, передававшимся ей через его рубаху. Она видела, как люди умирали от ранений в живот. В госпитале на Мальте медики и их помощники отделяли этих несчастных от остальных, не предпринимая попыток спасти их, поскольку эти усилия все равно были бы тщетными. Содержимое кишечника разъедало Инфанта изнутри. Его желудок уже стал твердым, как дубовая доска. Король воров не жаловался. Он был полон решимости не причинить ей ни малейшего неудобства, словно получил наконец работу, которой мог гордиться, и не собирался тратить время зря. По сравнению с повозкой его руки казались пуховой периной, чему графиня была очень рада. Но что бы ни говорили эти два безумца, сам Гриманд и ее муж, она знала, что тяжесть ее тела усиливает мучения раненого и приближает его конец. И чувствовала себя виноватой.
Сзади, из города, донесся звук выстрела.
Итальянка оглянулась, но ничего не увидела. Они повернули на север. Впереди Гуго согнулся под тяжестью груза. В одной его руке гремели оба фонаря, а в другой была ее виола. Карла понимала – и Матиас тоже, – что следовало бы бросить инструмент, но инстинкт подсказывал ей, почему Гуго несет его. Мальчик не хотел расставаться со своей мечтой. За ним шли девочки-близнецы, которых называли Мышками. Паскаль же куда-то исчезла.
– Гриманд, пожалуйста, отпустите меня. Я могу идти, – попыталась облегчить страдания Младенца графиня.
– Карла, прошу вас. Если я вас отпущу, то встану на колени и буду ждать, пока ваш муж меня убьет. – Король Кокейна вздохнул. – Этого позора мне хотелось бы избежать.
– Он поможет вам добраться до пристани.
– Не будь я ему нужен для замены той старой кобылы, он перерезал бы мне горло не задумываясь – как и ей.
Итальянка не стала спорить.
– Вам нельзя разговаривать, – заметила она только.
– Это мой последний в жизни разговор, – возразил Гриманд. – Последний и самый важный. Хотя если учесть, что все остальные разговоры были обыкновенными, это ни о чем не говорит.
– Я не верю в эти глупости. По крайней мере, произнесенные человеком, которого вырастила Алис, – заявила женщина.
– А разве у нас не было важных разговоров? – спросила Эстель.
– Зачем отказывать умирающему в мрачной риторике? – вздохнул в ответ вор.
Карла невольно посмотрела в его лицо. От него волнами исходил странный, кисловатый запах. Пот стекал по лбу гиганта и собирался в его пустых глазницах. При каждом шаге капельки пота выплескивались через край и катились по щекам. Итальянка вспомнила яростные карие глаза этого человека, одного взгляда которых хватило, чтобы сохранить ей жизнь. А эти руки, руки убийцы, приняли ее ребенка… Теперь карих глаз больше нет, а руки убийцы несут ее саму сквозь ночь, темнее которой мир еще не знал. Карла не понимала, что все это значит – тайный смысл происходящего был скрыт от нее. Но когда-нибудь она поймет. Потому что это останется с ней навсегда.
– Что он говорит? – раздался голос Эстель над головой Гриманда.
