хныканьем, с каким ребенок отказывается внимать родителю. – Слушай! Ты дом мне подарил, согрел сначала своим плащом, а потом своей заботой и супом сырным, сливочным, как сейчас, помню его вкус, даже лучше мужской плоти. Так позволь и мне позаботиться о тебе в ответ. Позволь признаться: я обманщица. Я соврала тебе. Я всегда знала, кто ты такой и кто такие духи пира, но молчала, ибо не имеет это смысла больше. Отныне ты символ Самайнтауна, его Тыквенный Король! Ты один из Колеса остался. Его первенец, его венец… Ты последняя спица Колеса, и лишь благодаря тебе оно теперь вращается. А значит ты сам Колесо и есть. Только ты его и остановить и можешь. Так останови же, Джек! Слушай меня, слушай нас…
Коса окончательно выпала из его рук, точнее, ускользнула. Еще никогда Барбара не проявляла настолько крепкой воли, чтобы перечить Джеку и предать его… Хотя разве было то предательством? Скорее наоборот. Она бы предала, если бы продолжила служить, даже зная, как Джек пылает голубым огнем от этого внутри, в собственном пламени же сгорая. Потому она растеклась тенью на асфальте, распалась, спрятав в черноте своей оружие, и прильнула к тем, кого теперь считала семьей и кого точно так же слушалась – к Францу, Титании и Лоре, вдруг подъехавшей впритык, несмотря на возгласы Душицы.
Губы ее ничего не говорили, даже не двигались, зато прикосновения кричали громко. Руки Джека безвольно повисли вдоль тела, и в его правую, дрожащую, протиснулась холодная ладонь, сжалась там, растерла, не страшась, что ее вот-вот сожмут, переломают. А Джек ведь мог. Схватить не только за руку, но и за горло, вырвать вместе с языком… Великая Жатва этого хотела, но Джек – настоящий Джек внутри Джека – был против.
– Нет больше духов пира, – прошептал он, сам в это не веря, как и в то, что снова управляет своей речью. Все по-прежнему алое вокруг, истертое и темное, но опять живое. Медленно возвращались мягкие, старые цвета, и взгляд треугольных прорезей, прежде лишь души замечающий, метнулся к высокому костру и шестерым телам за ними. Те оставались уродливыми, раздутыми… Мертвыми, какими им оставаться и было суждено. – Нет других спиц… Потому я теперь Колесо. Только я его теперь вращаю. А я не хочу вращать.
«И Великую Жатву продолжать не хочу!»
– Верно, Джек, верно, – сказала Титания мягко, прижавшись носом к его тыквенному лбу, заглянув в саму тьму внутри его головы. Там голубое пламя все еще мерцало, но перестало обжигать. – Успокойся, успокойся. Слушай нас, а не Жатву. Колесу больше не нужно крутиться. Мир изменился. Вот почему духов пира не стало. Вот почему однажды мои дети лишились еды, а я сбежала. Нет больше старых богов и новых нет. Есть только люди и то, во что они верят. Так ведь и появился Самайнтаун, помнишь? Здесь каждый сам выбирает, кем ему быть. Будь Джеком Самайном, а не Колесом. Довольно ему вращаться! Сломай последнюю спицу!
«Я Самайн».
– Мы с тобой, Джек, – прошептал Франц за его спиной. – Слушай нас, слушай…
– Жатва, Жатва, Жатва.
Это прозвучало совсем тихо, но стало немного легче. Франц все еще держал Джека за руки и ноги, а Титания – его тыквенную голову, обхватив ту двумя руками, чтобы он смотрел только на нее. Мысли смешались, вязовый лес – Колесо – все еще звало его, даже разломанное на части. Звало, да не управляло, ибо оказалось подлым, не сказало Джеку, что он больше не его орудие – теперь он его рычаг. Ибо первый и последний. Ибо единственный. Ибо нет больше у Колеса никакой власти над миром и человечеством, а значит и над Джеком ее нет. Великая Жатва – лишь инстинкт, даже скорее рефлекс, как сглотнуть или кашлянуть, когда подавился. Такое можно вытерпеть. Такое можно пресечь. Такое Джек может разрубить пополам.
– Жатва…
Тело, тем не менее, дернулось в сторону моста, а пальцы сжались, все же сдавили ладошку Лоры до хруста и ее жалобного писка. Франц напрягся, Тита тоже, и оба вновь налегли на Джека, готовые сдерживать очередной приступ, но Великая Жатва сама отхлынула. Испугалась, как и Джек, когда они оба услышали:
– Я же говорила, что это ты всех и все притягиваешь. Даже неприятности.
Франц резко слез с него, чтобы позволить повернуться, и Титания с Лорой, судорожно дующей на свою красную руку, тоже отпрянули. Им троим больше не было нужды сдерживать Джека, ибо Роза Белл, появившаяся на площади, справлялась с этим в разы лучше.
А это определенно была одна. Точнее, эфемерный, но четкий силуэт с ее лицом, глазами, маленькой фигуркой, облаченной в плиссированное платье с ажурным передником, в котором она обычно пекла чесночный хлеб. В Самайн Джек видел все души даже через плоть, а потому душа Розы и вовсе его слепила. Яркая, солнечная. Даже пучок тот самый, с теми же непослушными спиральками волос вокруг лица и с той же заколкой, которую даже скульптор на Старом кладбище воспроизвел. Откуда‐то оттуда же, словно из затылка, от Розы змеилась по асфальту нить. Уходя на другой конец площади, она исчезала в восьмигранном кристалле в руках медиума – девушки со стрижкой-пикси, что раскачивалась вправо-влево, взад-вперед, погруженная в транс. Это был сеанс, который она прямо сейчас проводила.
Джек снова ужаснулся. За все эти годы он ни разу не взывал к духу Розы, но вовсе не потому, что не мог себе этого позволить, а потому что верил: посмертный покой священен. Не существует ни одной достаточно веской на то причины, чтоб его нарушить. Даже вся скорбь мира и вся его любовь. Потому, как бы сильно Джек ни скучал по своей Розе, он никогда бы не посмел ее вернуть. Уж точно не в день, когда он покрыт кровью и чужими внутренностями, стоя посреди их искалеченной мечты.
– Ты… Как ты… Здесь… – обрывисто выдохнул Джек. Великая Жатва в нем больше даже не трепыхалась.
– Эта милая барышня позвала меня, – ответила Роза с присущей ей вежливостью, указав полупрозрачной рукой на Лору. Та неожиданно смутилась, порозовела вся до корней волос, с которых такая же розовинка уже слезла, и пригладила их нервным жестом. – Очевидно, твои друзья решили, что ты переживаешь непростые времена и нуждаешься в добром совете еще одного старого друга. Вот я и пришла.
Роза сделала шаг вперед, а Джек – шаг назад. Не хотел ее запачкать, даже если она была всего лишь призраком, бесплотным и воздушным, сквозь который он мог пройти, как через дверь.
– Ты все видела, да? – спросил он тихо, подцепив большими пальцами свои подтяжки.
Роза приблизилась еще на шаг, а
