За всеми дверьми мертвая тишина.
Рассеянно смотрю вперед, вслушиваясь в тихое чириканье птиц и отдаленный шум деревьев. Прежние мысли – вернуться в комнату Эвера или сначала поговорить с Рикусом – все еще кажутся разумными, но теперь их что-то теснит. Смутное ощущение неправильности, разлитое прямо в воздухе. Размышляя, снова отступаю и наклоняюсь поднять монету. Надеваю ее на шею, где больше нет церемониального украшения. Делаю сразу пять шагов – к папиной двери – и прижимаюсь к ней ухом. Возможно, этот день измучил меня. Возможно, я не могу верить себе, раз на месте Эвера мне померещилось боги знают что. Но я готова поклясться… край моего зрения поймал человека, скользнувшего к этой створке. И теперь он по ту сторону.
Вероятно, это был отлучавшийся часовой, которого свои встретили тихо. Может, он принес всем еду, воду, карты? Целеров ведь полно там, внутри, мы не ослабили дозоры даже сегодня. Именно потому, что их полно там и есть еще медики, я не побежала в ярости выставлять новый караул: уверена, стража вот-вот покажется или как-то выдаст свое разгильдяйство. И все же…
– Эй, вы там… – Но властный оклик звучит, будто я простыла.
Меня тревожит что-то, что я даже не могу обрисовать, проговорить. Что-то, отчего все внутри опять натянулось струной, а желудок сжало. Даже тень под ногами, закатная тень кажется неестественно длинной, темной и грязной. Будто и не тень вовсе. Будто…
Кто-то кричит. Кричит там, у отца, хрипло, надсадно, а потом замолкает резко, словно ему зажали рот. Я распахиваю дверь опрометью, даже не думая, – и шагаю за порог.
– Так, ну хватит, чем вы там…
Я все еще не уверена в своем рассудке, здравая часть меня не ждет ничего, кроме удивленных взглядов собравшихся за картами солдат. Поэтому я не готова к тому, что споткнусь. Что внутренняя ручка, странно нагретая, словно вырвется из моей руки и дверь захлопнется. Сама.
– Привет. Ну наконец-то.
Клио, стоящая у постели моего отца, незнакомо улыбается, обернувшись через плечо. И резко заносит над ним ослепительно сверкающий, залитый солнечным маревом меч.
Это моя Финни. Которая почему-то не обжигает чужие руки, не вырывается, молчит. Острое осознание настигает меня, уже когда я кидаюсь вперед, когда выставляю ладонь, пытаясь выбить оружие волшебством, – и спотыкаюсь опять, точно мне подрубили ноги. Не просто падаю. Ушибаюсь, врезавшись в знакомый деревянный предмет. Тумба. Рядом со мной что-то грохается на пол и звонко разбивается; на миг жмурюсь, спасаясь от разлетающегося стекла.
– Какого…
Клио смеется. Она хотя бы отвлеклась, пока не опустила меч. Ее темные глаза, в которых зрачки слились с радужками, неотрывны от меня и от того, что расползается во все стороны с места, где я упала. Черного. Вонючего. Склизкого и точно сгнившего много лет назад.
– Молодец. – У нее что-то с голосом. Он тоже стал ниже. – Спасибо тебе. Так быстрее.
На тумбе вместо лекарств, которые прежде оставляли медики, был флорариум с маминой орхидеей – тот, который я отдала садовникам. Теперь банка разбилась, и орхидея – или что-то в ней – истекает плесневелой, удушливой чернотой, быстро пожирающей пол, стены, углы. Я не могу просто отползти от нее – и она леденит руки, вяжет, так что приходится продираться. Я боюсь отвести от Клио взгляд, но уже поняла главное: комната… пуста. В каком-то смысле. Людей, способных помочь мне, в ней нет. В углу темнеет груда чего-то, в чем узнаются несколько тораксов и серебристых туник медиков, но это что-то тоже погребено под черной плесенью. Эти коконы, напоминающие плохо забальзамированных игаптских мумий, стонут и хрипят, торчащая из одного кокона рука лихорадочно скребет пол, сдирая в кровь ногти.
– С-спаси…
Хотя бы живы. Надолго ли?
– Что ты сделала? – шепчу, ощущая, как сохнет в горле. Стараюсь не разжимать губ, боясь, что черная дрянь, растекающаяся все шире и уже скользнувшая под дверь, в коридор, попадет мне в рот. – Что. Ты. Сделала?!
Я снова вскидываю руку в надежде поймать ее, как поймала падающих Рикуса и Ардона, – но в тот же миг, почти зеркально, руку вскидывает она и швыряет меня в стену. Она делает это легко, лениво, хлестко – а я врезаюсь, будто меня запустили из катапульты. Левый висок, плечо, ребра пронзает боль, и я снова падаю. Сквозь шум в голове отстраненно пытаюсь понять, кто живет за этой стеной, живет ли, – и, не вспомнив, спешно, шатко поднимаюсь на дрожащие ноги.
– Стой, объяснись!.. – Во рту кровь. Сглатываю, ошалело тряся головой. – Клио!..
Но клинок уже устремился вниз, папе в живот – почти молниеносно. В этот раз, крича и поднимая руку, я целю импульсом не в Клио, а только в Финни, в ее сверкающее серебро. Это словно черпать и вдыхать пламя; ее гнев обжигает меня от кончиков пальцев до легких и заставляет пошатнуться, зато мне удается ее выбить. Она отлетает к окну, а Клио не успевает за ней кинуться: в этот раз я быстрее, закрываю ей путь.
– Так это ты, всегда была ты? – Не замечаю, как преодолеваю расстояние, и не чувствую, как снова падаю, уже с ней. – С самого начала, Клио? – Стараюсь не дать голосу сорваться, стараюсь не думать. Особенно сильно стараюсь не чувствовать.
Она улыбается снова, глядя мне в глаза и словно раздумывая, потом то ли кивает, то ли качает головой – вообще скорее поводит ею, будто в такт дивной, слышной только ей музыке. Ей все равно, что я сдавила ее горло. Пальцы крепко впиваются мне в плечи.
– Почти… но не совсем.
Вслушиваюсь в сиплый голос, шарю взглядом по ее рукам. На узких смуглых запястьях нет браслетов, и я четко вижу:
на коже ни следа, точно ни следа меток. Но я клянусь: она использовала против меня волшебство. Уже дважды, если не трижды. И она понимает, что я поняла это, судя по тому, как улыбка становится шире.
– Ничего не умеешь. Учись. Руки ведь не главное.
Ее зрачки словно вгрызаются в мои – я чувствую это, – а потом кто-то невидимый начинает сворачивать мне шею – резко, внезапно, только чудом мне удается разорвать контакт вовремя, двинув ей кулаком в челюсть. Под отвратительный хруст она шипит, отпихивает меня, снова вскакивает, я вскакиваю тоже – и меня оглушает крик:
– Я все равно убью его! Убью! А не я – так ты.
Я не знаю, кто из нас первым кидается вперед вновь, но я четко слышу еще слова, на этот раз тихие, вкрадчивые и насмешливые:
– Но сначала ты
