свидание. На стук вышла старуха мать.
— Уехала. Просила извиниться, — передала она.
«Просила извиниться! Это уже не так плохо, старина», — подбадриваю я себя.
Я вышел на улицу. Свет в ее комнате не горел.
Где скитаешься ты, непоседа?
Синие цветы
Я нашел тебя, горюн-трава. Теперь меня унылым видом не отпугнешь, не оттолкнешь от себя.
Видел я твоих сестер, отменных красавиц. Посмотришь: синие-синие. И красивые, и ароматные. А склонишься к ним — ослепнешь. У других ягода как вишня. Отведаешь — всего тебя в дугу сведет.
Я нашел тебя, горюн-трава! Вечный старатель — я вознагражден за долгие поиски. Я нашел тебя!
Сколько рубцов у меня, а на сердце — ни одного. Не ожесточили сердце мое своим обманчивым запахом и ягодами твои сестры, не убили в нем любви к красоте, к жизни.
Горюн-трава! Ты лечишь раны людей, хранишь их от болезней, но не все замечают тебя. Так бывает. Сладкую землянику не сразу увидишь. Она хоронится под густой тенистой листвой.
Я нашел тебя, горюн-трава.
Но это лишь во сне. По-прежнему я склоняюсь к синим цветам, срываю ядовитые ягоды.
Скороспелка
Я сорвал с ветки яблоко-скороспелку, обманчиво приняв броский вид за зрелость, и был наказан за опрометчивость: красивое, румяное яблоко набило мне оскомину.
Вот так однажды первый толчок сердца я бездумно принял за любовь, а когда пришла большая любовь, растерянно опустил перед ней руки.
Доброе утро
Левону Мкртчяну
В древней Армении женщину сравнивали с утром. «Грудь твоя как утро… утренняя роса на ней…» — писали поэты. Когда встречали весенних и прекрасных, как утро, женщин — говорили: «Доброе утро». Женщины опускали глаза и краснели. Поэты сравнивали их с розами. Поэты были тогда соловьями, и им это было очень близко.
Другие теперь времена, другие поэты и сравнения. А женщины по-прежнему прекрасны, как утренние розы.
— Доброе утро, мои хорошие.
Я не боюсь…
Я не боюсь молвы, пусть пустомели говорят что угодно — пойду своей дорогой. Я не боюсь крутизны, изольюсь потом — на вершину взойду. Я не боюсь непризнания завистников — терпение и труд уберут с моей дороги и их. Не боюсь длинной ночи — в конце концов наступит утро. Не боюсь, сердце, твоих подозрительных перебоев — полечусь, пройдет…
Боюсь твоей выгнутой брови, любимая, если под ней вдруг погаснет огонек, светящий только мне.
Если ветер…
Я не люблю мертвый пейзаж. Если ветер — так чтобы он свистел в ушах, трепал на голове волосы. Тропинка — чтобы по ней скакал мальчишка с раздувшейся за спиной рубашкой. Если тишина — чтобы в глубине ее звенел водопад…
Умри, мое сердце, разорвись, если тебя коснется спокойная, нежаркая любовь.
Ты пришла, любимая!
Всюду, куда ни посмотришь, зелень, цветы. Как вчера, позавчера, как это бывает в начале мая. Ничто не напоминало осень. Но не вздумайте подщелкнуть соловью, он не отзовется, его уже нет, у птиц свой календарь…
Ты пришла, любимая, и будто юность тревожная вернулась.
Так приходит к нам мужское бабье лето.
Буквы запали в кору…
Буквы запали в кору, обросли толстой кожей, но не стерлись. Это имя когда-то пастушьим ножом вырезал я.
Годы, годы!
Девушка стала матерью, говорят, даже бабушкой. Да и я не тот.
Все переменилось, все ушло: и первое робкое признание, и первый поцелуй. Только дерево хранит память о той.
Здравствуй, дерево, юность моя!
Запоздалый ручей
Майечке, моей дочери, которой сейчас…
Весенний ручей запоздал, не успел сбежать с горы и теперь струится, струится по склону, торопясь вдоль…
Трудно бедняжке: травы кланяются ему, прося воды, цветы взывают: «Пить!» А поток, в который он должен сбросить свою влагу, так далеко.
Дорого обходится ручью любая ошибка, самая малая щедрость. Он рискует не дойти до цели, потеряться в пути.
Моя маленькая! Открыв глаза, ты увидишь мое лицо в морщинах, голову, побитую сединой. Как знать, не потеряюсь ли я в пути, как тот запоздалый ручей.
Баллада о любви
У самого въезда в село, возле дороги, стояло дерево. Одинокое дерево, которое по весне расцветало так, что ночью, не зная дороги, по одному его свету можно было добраться до нашего села. Но яркие цветы все же увядали, не завязав плода.
Говорили, что дерево это пришло издалека. Человек, принесший его, не взял с собой его друга, и с тех пор дерево в темноте светит, чтобы не заблудился тот, кого оно ждет.
Человек, посадивший это дерево, давно умер, состарившись, умерли его дети. А дерево и поныне стоит возле дороги, у въезда в село, по весне в ночи освещая путь далекому другу, который непременно придет.
Прохожий, остановись, поклонись низко этой любви!
Подобно чайкам и волнам…
Подобно чайкам и волнам морским, мы встречаемся с тобою, ссоримся, расстаемся. Мечтаем о новой встрече, забыв про обиды.
Но улетают чайки, но отбегают волны — и ни ссоры между нами, ни встречи. О, как хотел бы вернуть самую злую ссору! Но прошлое необратимо. Мы не чайки и не волны.
Дятел
Бьет носом дятел по дереву. Посорка летит по лесу, белесой пылью падая вниз.
Бьет дятел. Дятлову работу я вижу на стенках деревьев, издолбленных насквозь. Гляжу и дивлюсь, сколько же нужно было тюкать носом, чтобы пробить эту дыру в коре, какое нужно было упорство!
Никто его не видит. Дятел мал, сер, только мелькает, мелькает среди листвы его алая шапочка. Дятел в работе, он весь в деятельности, врачует, врачует лес, избавляя его от всякого недуга.
Никто не знает, как дятел умирает. Он падает, сраженный сотрясением мозга.
Приснилось мне, что ты звезда…
Приснилось мне, что ты звезда. Приснилось мне, что ты не моя. Проснулся, ты рядом, даже во сне полная земного тепла.
И я не нарадуюсь, что ты не звезда.
Как странно все это…
Как странно все это. Еще вчера, совсем недавно, мы нагрызлись досыта, до чертиков, а разлучились — такая на сердце зеленая тоска. И я не стыжусь признаться — это от боли, от страха потерять тебя.
В такую пору человек особенно остро чувствует точную цену того, что теряет, и вдруг обнаруживает, что он, вопреки всем чертям, снова влюблен в свою жену, как много лет назад.
Я протянул тебе руку…
Я протянул тебе руку, а ты немного задержала ее в своей… Не отсюда ли все это началось?
А может, началось это чуть позже, когда свалилась на меня беда — остался я без дома, без детей? С женщинами так бывает: любят они иногда от доброты, из-за жалости…
А я полюбил тебя еще чужую. Ты
