что этой вертихвостке очередная вожжа под мантию попала, а он не намерен больше с этим мириться. И я с ним полностью согласен.
— Какая вожжа? — зашипела она. — Я точно знаю, что у нее что-то случилось! От Тоши иголки на метр торчат, и Галя говорит, что она по вечерам сама не своя — мечется, как зверь по клетке.
— Вот пусть там и мечется, — удовлетворенно кивнул я. — Никто ее туда не загонял.
— Я опять чего-то не знаю? — прищурилась Татьяна.
— Ничего такого, что касалось бы нас, — отрезал я.
Татьяна уставилась на меня исподлобья — тем самым взглядом, которые редко предвещал мне что-то хорошее.
— Она пытается найти своего отца, — неохотно признался я, и быстро добавил: — Что, как ты отлично знаешь, совершенно невозможно и не имеет к нам никакого отношения.
— Как не имеет? — Глаза у Татьяны сделались, как блюдца. — А если она докопается? До всего? И Игорь узнает?
— Не узнает! — хлопнул я ладонью по столу. — Он пытался ее образумить — она его демонстративно из друзей вычеркнула. Так что, пусть делает, что хочет — за ней есть, кому присматривать. Сама говоришь, что у Тоши от усердия шерсть торчком стоит, он у нас очень самостоятельный. Главное — что бы ни случилось, она Игоря за собой на дно не утащит.
— Ты действительно думаешь, — медленно произнесла Татьяна, — что, если с ней что-то случится, Игорю будет все равно?
— Не знаю! — отрезал я. — Переживет. Уже начал. И я за него рад. Ты хочешь, чтобы она им всю жизнь вертела, как Марина всеми?
— Я так и знала, что сейчас Марина где-то вылезет! — Татьяна прямо подпрыгнула на стуле.
— Именно, — подтвердил я. — Вылезет. Везде и постоянно. И всегда на нашу голову. Ты Игорю такого же желаешь?
— Ну, неужели ты не видишь, — замахала руками Татьяна, и я привычно отшатнулся, — что Игорь — не ты, а Дарина — не Марина? Зачем ваши отношения на них проецировать?
— Я не понимаю, — не удержался я, — каким образом этой лицемерке удалось тебя выдрессировать? Ты же раньше ее насквозь видела! Ты же сама была против того, что она Игорю весь свет собой затмила!
— Была. — Татьяна осела, как сдувшийся шарик. — И что из этого вышло? Но в отличие от тебя, психолог ты чертов, я поняла, что у них своя жизнь, не наша. А ты? За Игоря жить будешь, как мои родители за меня пытались? Кто мне рассказывал, что нужно понять, что человеку по-настоящему нужно, и помочь ему в этом?
— Именно это я сейчас и делаю, — заверил ее я.
Дальше спорить со мной она не стала. Что само по себе должно было насторожить меня. Недостаток аргументов у Татьяны всегда компенсировался избытком самодеятельности.
Сначала мы отпраздновали ее день рождения. Широко и с культурной программой. Которая заключалась в обсуждении будущего Игоря, Дарины и — для маскировки — Аленки. В виде перекрестного их допроса. Для чего они даже посажены были рядом. И хотя Дарина почти сразу же сбежала к Марине с Максимом, Татьяна не сдалась — дождалась десерта и отправила Игоря готовить чай, поинтересовавшись, не поможет ли ему Дарина.
— Я сам, — тут же вскочил Игорь и опрометью бросился на кухню, бросив на нее уничтожающий взгляд.
Затем дня не проходило, чтобы она не спросила, как они заканчивают полугодие (как будто у них хоть раз в жизни проблемы с оценками были!), какие у них планы на каникулы, и не начала советовать, куда им лучше пойти. Словно змей-искуситель, она то в одном, то в другом виде подсовывала Игорю то самое зелье, от пристрастия к которому он с таким усердием пытался избавиться.
В мыслях Игоря присутствовала все та же замороженность, но лед уже начал потрескивать, как на реке к концу морозов, и, хотя мне очень хотелось, чтобы она очистилась, наконец, от ледяного панциря и потекла, как прежде, могучим, величавым потоком, я начал опасаться, что сначала нам придется пережить ледоход. И паводок.
Однажды вечером, за ужином, Татьяна заявила, что весной должен приехать Франсуа и что хорошо бы, чтобы Игорь с Дариной с ним встретились. Для разговорной практики.
— Не хочу, — буркнул Игорь, не поднимая головы от своей тарелки.
— А вот я уверена, — не унималась Татьяна, — что Дарина с удовольствием…
Игорь вдруг резко встал, отшвырнув свой стул.
— Отстань! — процедил он сквозь зубы, с откровенной враждебностью глядя на Татьяну, бросил крепко зажатую в кулаке вилку на стол и вышел из кухни.
При виде побледневшего лица Татьяны с огромными, потемневшими от испуга глазами у меня в ушах зазвенело. Тем самым Тошиным вопросом о главной и единственной цели моего пребывания на земле. И я понял, что ответил ему тогда правильно.
— Я ему сейчас голову… — с трудом выдавил я из себя, медленно поднимаясь со стула.
Татьяна ухватилась за меня обеими руками, рывком усадив меня назад.
— Не надо, — еле внятно забормотала она. — Это случайно… Он не хотел…
После этого она немного утихомирилась — по крайней мере, Новый Год прошел у нас без особо нарочитых разговоров. Мне очень хотелось верить в ее замечание насчет случайно, но я все же решил и на каникулах ежедневно инспектировать мысли Игоря — на предмет, что он там хотел или не хотел. Но не вышло. Татьянины родители удружили — подарили ему на Новый Год деньги, и он купил себе плейер с наушниками. Которые с тех пор неизменно торчали у него в ушах. В моем присутствии — так точно, и сунувшись пару раз в тот немыслимый грохот, который постоянно стоял у него в голове, я понял, что с таким же успехом могу прислушиваться в оркестровой яме к разговору двух людей. Шепотом.
К весне этот грохот вскрывающейся реки сменился-таки, как ему и положено, паводком. Который чуть не смел мое незыблемое, казалось бы, уважение к личности. Вернее, к ее неприкосновенности. Поскольку Игорь начал грубить Татьяне. Поначалу не вызывающе, исключительно в ответ на ее фразы, обращенные к нему, и ограничиваясь резкими раздраженными взглядами. Она всякий раз удерживала меня от ответной реакции, бубня что-то о терпении и просительно заглядывая мне в лицо.
Сцепив зубы, я терпел, помня о том, как тяжело она переживает любые скандалы, но пресловутая доктрина несопротивления, изобретенная именно в человеческом обществе его же хитроумной элитой, никогда еще не доказывала так блестяще всю свою несостоятельность. И однажды мне все же пришлось продемонстрировать Игорю, что сила мужчины проявляется в защите своих близких, а не в изведении их деспотичными
