— Где царица? — грозно спросил он с покрасневшим от гнева лицом. — Где ФСО?
Она не знала. Лишь дрожала всем телом, думая, что он требует отчета лично от нее, и одновременно благоговела перед ним.
— Успокойтесь! — рявкнул Александр и побежал дальше.
Ну где же все? Почему не выполняют приказов? Метроном застучал еще сильнее. Случилось нечто ужасное. Он вот-вот потеряет ее. Он чувствовал это!
— Ваше высочество! — позвали его сзади. Он остановился и обернулся.
— Все из ФСО поднялись наверх, в Тронный зал! — К нему бежал его водитель. Из переговорного устройства в его руке раздавались треск и обрывки переговоров между агентами.
— Почему? Она там? Что произошло?
— Не могу знать, ваше высочество.
— Сюда! — отрывисто скомандовал Коваленко, когда они покинули музей через боковой вход.
Ранее тем же путем в музей попала леди Клем. Теперь первым шел русский, за ним — Клем и Мартен с Ребеккой. Николас бережно поддерживал сестру, а на ее голову и плечи, чтобы уберечь от посторонних взглядов и холодного ветра, то и дело налетавшего с Невы, был наброшен плащ Клем.
В считанные секунды Коваленко перевел их через Дворцовую набережную, отделявшую Эрмитаж от Невы. Их немногочисленная группа поспешила к причалу, где нервно курил седой моряк, стоя у пришвартованного катера.
— Эй! — окликнул его Коваленко, когда они подошли ближе.
Седой махнул рукой, отбросил сигарету в воду и бодро нацелился отдавать швартовы.
— И ты всерьез думаешь, что тебе будет позволено выйти с царицей в море на этой лохани? — пророкотал Коваленко, тыча пальцем в сторону катера. — Где яхта, о которой мы договаривались? Отвечай, чтоб тебе пусто было!
— В гавани у нас стоит траулер на якоре. Может, нам стоило подгрести на нем прямо сюда, чтобы вся питерская милиция сбежалась поглазеть на такое диво? Сам понимать должен, дружище. — Седой насмешливо приподнял бровь. — Или ты не веришь мне?
По лицу Коваленко скользнула смущенная улыбка. Он обернулся и дал знак спутникам:
— Все на борт!
Моряк удерживал катер у причала, в то время как Мартен помог Ребекке и леди Клем взойти на борт, проследив до конца за тем, как они ушли в крытую рубку — единственное место, где им можно было спрятаться. Отдавая носовой, Седой заорал Мартену:
— Давай сюда!
— К утру они будут в Хельсинки, — проговорил Коваленко, стоя вплотную к Николасу, так что никто не мог слышать его слов или видеть в его руке пистолет Макарова. Русский незаметно протянул его собеседнику рукояткой вперед. — А вы что намерены делать?
— Что я намерен? — уставился на него Мартен в замешательстве.
Вот, значит, к чему все шло… Вот откуда попытки докопаться до его прошлого, прилежное налаживание дружеских отношений, та быстрота и легкость, с которой Коваленко обеспечил ему паспорт и визу, разговоры о смертельной болезни Хэллидея и его преданности бригаде 5–2. Александр и Реймонд были одним и тем же человеком. Не вызывало сомнения то, что Коваленко давно знал эту истину. Единственным способом подтвердить ее было сличение отпечатков пальцев Александра с теми, которые хранились на компьютерном диске Хэллидея. Но диск исчез.
И все же с Реймондом нужно было что-то делать. Реймондом — наследником русского престола. В этой связи вопросы «как?» и «что именно?» не давали Коваленко покоя. Именно поэтому он так последовательно пытался выведать у Мартена все о его прошлом. Оказываясь припертым к стене, Николас выкручивался как мог, лгал по мелочам, называл отрывочные данные, поддающиеся проверке. И в конце концов предстал перед Коваленко именно тем человеком, какой тому был нужен, — скрывающим свое истинное лицо, умеющим убивать и имеющим целый ряд глубоко личных причин разделаться с убийцей.
— Вы знаете, кто я такой, — пробормотал Николас внезапно севшим голосом.
Коваленко медленно наклонил голову:
— Я позвонил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. В названное вами время там не было ни одного студента по имени Николас Мартен. Зато был некий Джон Бэррон. К тому же в бригаде работали шесть человек. А официальные сведения есть только о пяти. Кто же был шестым? Это нетрудно вычислить, во всяком случае человеку на моей должности.
— Николас! — громко позвала Ребекка. За ее выкриком последовало громкое тарахтенье — это владелец катера запустил двигатель.
Коваленко не обратил на шум ни малейшего внимания.
— В Эрмитаже полно народа. У царевича нет ни малейшего представления о том, как вы теперь выглядите. Не знает этого и ФСО.
Взгляд Мартена остановился на пистолете в руке Коваленко. У него было такое чувство, будто в сердце Санкт-Петербурга он перенесся непосредственно из авторемонтной мастерской в Лос-Анджелесе.
Русский в такой ситуации смотрелся очень естественно. Он вполне мог сойти за Рузвельта Ли и бросить клич: «За Рыжего!» Или, например: «За Хэллидея!», «За Дэна Форда!», даже «За бригаду!»
— На кого же вы работаете, черт бы вас побрал? — устало выдохнул Мартен.
Коваленко не ответил. Только посмотрел на Эрмитаж, словно не видя собеседника.
— Где он сейчас? Скорее всего, в Тронном зале, где были мы. Или где-то рядом. Наверняка взбешен исчезновением царицы и срывает злость на приставленных к ней охранниках из ФСО. Ни ему, ни им сейчас нет дела до того, что происходит вокруг. Музей полон людей. Выскользнуть оттуда в толпе посетителей не составит особого труда, тем более когда знаешь, куда идти. На Дворцовой площади вас будет ждать машина у тех самых дверей, из которых мы только что вышли.
Мартен устремил на русского испепеляющий взгляд.
— Вы просто сукин сын, — прошептал он.
— Выбор за вами, товарищ.
— Николас! — прокричала Ребекка вновь. — Иди к нам!
Неожиданно для самого себя Мартен взялся за рукоятку «Макарова» и сунул пистолет за пояс, под полу пиджака. Обернулся и посмотрел сперва на Ребекку, а потом на леди Клем.
— Отвези ее в Манчестер! Там и встретимся. — Он задержал взгляд на женщинах, чтобы лучше удержать в памяти оба дорогих лица. Затем отвернулся и зашагал по пристани прочь.
— Николас! — раздался за его спиной вопль подруги. — А ну быстро лезь сюда, на эту долбаную посудину!
Но было поздно. Он уже переходил Дворцовую набережную.
45
«Дорогой Александр, мне очень горько, но я должна сказать тебе, что мы никогда не увидимся вновь. Так распорядилась судьба. Я всегда с тоской буду думать о том, чему не дано было свершиться.
Ребекка».
Стук метронома усилился и теперь напоминал грохот. Словно окаменев, Александр смотрел на листок, вырванный из книги отзывов, и на несколько строчек, написанных до боли знакомым почерком.
