Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 227
Рельсовый путь делает в этом месте поворот, так что приближающиеся поезда слышны раньше, чем видны. Оторвавшийся от трубы паровозный дым клочьями растекается по окрестностям.
Дым бредет без дороги, спотыкаясь, словно оглушенный горем, цепляясь за кусты и деревья…
Я негромко рассказываю Лене об «Андрее Кожухове». Леня слушает хорошо, внимательно, взволнованно – он уже любит замечательных героев этой повести.
– Ты достанешь мне эту книгу, Шашура?
– Непременно!
– Надо всем дать. Пусть все прочитают.
Мы долго сидим на камне. Молчим. Далекие гудки напоминают о том, как огромен мир. И – как трудно понимать жизнь!
…Число читателей «летучей библиотеки» быстро увеличивается. Леня и его товарищи гимназисты, я и мои подруги по институту – все мы с жадностью читаем эти книжки, такие новые для нас, увлекательные, раскрывающие перед нашими глазами мир, до этих пор для нас неведомый.
Спустя день-два Лене приходит в голову замечательная мысль: собрать у себя вечерком своих товарищей по гимназии и моих подруг по институту, для того чтобы «поговорить об «Андрее Кожухове».
Скоро сказка сказывается: собрать людей, чтобы поговорить. А сколько времени ушло хотя бы на то, чтобы составить список: кого звать на этот разговор?
Шнир и Степа Разин – я им рассказала о нашей затее – отнеслись к этому очень серьезно и сочувственно. Но они – в два голоса! – предупреждали меня: такие дела надо делать с умом.
– Вы же людей не на танцы зовете! – несколько раз напоминал мне Шнир. – Для танцев годен всякий, у кого есть ноги… Но ведь вы зовете людей для разговора. Для серьезного разговора, не забудьте! И еще для разговора о запрещенной книге, – об этом тоже надо помнить. Это уже политический разговор…
– Тут на́балмошь, с бухты-барахты, нельзя! – вторит Шниру Степа Разин. – Обдумайте крепко, кого зовете!
– Одним словом, – заключил Шнир, – звать только верных людей: про которых вы знаете, что они не станут болтать чего не надо, и где не надо, и перед кем не надо.
Из моих подруг мы позвали Варю Забелину, Маню Фейгель с Катюшей Кандауровой и Люсю Сущевскую. Относительно Люси – звать ее или нет – мы с Леней немножко поспорили. Сама Люся, говорил Леня, конечно, не вызывает сомнений: она своя. Но мама ее, Виктория Ивановна!.. Она какая-то блаженненькая, всем доверяет, – она может проболтаться. Ведь она даже Мелю Норейко приняла за «шпионку из полиции», испугалась Мели до слез.
Что же будет, если к ней явится всамделишный полицейский чин и станет ее допрашивать: где ее дочь бывает, у кого, для чего? Виктория Ивановна может с перепугу ляпнуть: «Ах, Люсенька со знакомыми девочками и мальчиками книжки читает!»
– «А-а-а… – рычит Леня, зверски выпучив глаза. – Они книжки читают? А подать сюда Ляпкиных-Тяпкиных с их книжками!..»
– Глупости! – вступаюсь я за Люсю. – Да, мама ее наивная и доверчивая, как ребенок. Но откуда мы это знаем? Да от самой Люси знаем. Люся так относится к Виктории Ивановне, словно та ей не мать, а внучка. Ничего секретного она матери не говорит, чтобы мать не тревожилась, чтобы не проболталась… Нет, по-моему, Люсю обязательно надо позвать.
Так и решаем: позвать.
Из своих товарищей Леня зовет прежде всего Гришу Ярчука. Это очень умный, развитой мальчик, рыжий, как огонь. Гриша начитанный, много знает, и вообще «симпатяга», как говорит Леня.
Гриша, наверное, об «Андрее Кожухове» так интересно скажет, как другому и в башку не залетит. Еще зовет Леня одного-двух мальчиков-гимназистов. Среди них – Макс со своей сестрой Диночкой. Диночка моложе нас, девочек, на один класс, учится в нашем институте.
– И Макс и Диночка – оба симпатяги! – с увлечением рассказывает Леня. – Макс к тому же еще и отличный скрипач, и сам музыку сочиняет. Он и математик тоже отличный. Хочет после гимназии учиться одновременно в университете и в консерватории. И Диночка тоже славная, умненькая, стихи сочиняет. Дружные они оба – брат и сестра, – всюду вместе ходят. Увидишь, будет очень интересно. Сперва поговорим о книге, поспорим. Потом Макс нам на скрипке поиграет. Я буду аккомпанировать.
И вот в минувшую субботу все мы собрались у Лени (вместе с ним было одиннадцать человек). Иван Константинович предоставил в наше распоряжение всю квартиру (кроме тех комнат, где у него живут всякие звери). «Располагайтесь, будьте как дома!..» Сам Иван Константинович в этот вечер был почему-то невеселый.
Шарафут, улучив минутку, сказал мне, кивая издали на Ивана Константиновича:
– Ихням благородиям – невеселая… Сдыхаит и сдыхаит… (в Шарафутовом словаре «сдыхаит» значит «вздыхает»)… Ана Тамарам спаминаит!
Мы чинно расселись в кабинете Ивана Константиновича. Девочки стайкой – к нам присоединилась и Диночка – расположились на большом диване. Мальчики – вокруг письменного стола.
Посидели. Помолчали…
– Что ж, начнем, что ли? – спросил Леня.
Но никто не начинал. Никто ничего не говорил. Даже удивительно. Шла я сюда, думала, вот это я скажу, и еще вот это, и непременно еще про то, – а пришла и молчу. Потому что стесняюсь. И все, видимо, стесняются, немножко дичатся одни других.
– Как же так? – недоумевает Леня. – Мы прочитали замечательную книгу, собрались, чтобы поговорить о ней, и почему-то молчим! Это не дело!
– Говори первый, – подсказал Гриша, весело вскинув на Леню умные зеленоватые глаза.
– Нет, это тоже не дело: позвать гостей и говорить первому. Я предлагаю другое: давайте начнем с музыки. Пусть Макс нам сыграет. Сердца наши смягчатся, и слова польются сами собой. Идет?
И вот обсуждение «Андрея Кожухова» начинается с музыки. Макс Штейнберг нам всем нравится сразу. Как будто обыкновенный мальчик, но заиграл – и мы вдруг, неожиданно для себя, увидели его новым! Что-то глубокое, скрытно-благородное есть в его глазах, похожих на бархатистые лепестки самых темных, почти черных цветов «анютиных глазок». Застенчиво и доверчиво к людям смотрит из этих глаз светленькое «сердце» цветка (у человека оно помещается в самом углу глаза – там, где слезный канал). Это первое впечатление от Макса Штейнберга – позднее музыканта, известного композитора – осталось у меня на всю жизнь, до самой его смерти в 1946 году.
А у сестры его, Диночки, глаза задумчивые, даже чуть грустноватые, но в самой середине подбородка дразнится такая веселая и задорная ямочка, что на нее нельзя смотреть без улыбки. Диночка тоже очень талантливая девочка. Сейчас, в детстве, она пишет стихи – наивные, немудреные, – но много лет спустя она станет известным индиистом, сотрудником Парижского Индийского института. Когда фашисты оккупировали Париж, к Диночке пришли – арестовать ее, чтобы выслать в лагерь смерти. Но судьба была милостива к Диночке: она умерла естественной смертью накануне этого страшного дня…
Оба – и Макс и Диночка – были моими друзьями несколько десятков лет, до самой старости. Мы могли не видеться годами, не переписываться, но стоило нам встретиться, и мы радостно ощущали свое неистребимое братство: Замковую гору, Ботанический сад, «Андрея Кожухова», студенческие годы…
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 227
