это — освобождение рисунка и акварели от чуждых им графических условностей.
В формировании принципов «стиля 13», как и в возникновении самой группы, ведущая роль принадлежит Н. В. Кузьмину, В. А. Милашевскому, но примечательно то, что только Милашевский, один из всей группы, пронес через всю свою многотрудную жизнь верность ее идеалам, никогда не дрогнул, не сломался. Вот почему, говоря о стиле «13», в моем сознании встает равноценное: «Стиль Милашевского». Отлично понимаю, что спустя полвека передать мысли Милашевского дело безнадежное, но я обязан это сделать из уважения к памяти Владимира Алексеевича. И потому предпринимаю попытку, хотя бы приблизительно, воспроизвести «Кодекс Милашевского»:
— Рисовать, писать акварелью быстро, темпераментно, на нервах, в темпе твоего дня.
— Подмечать в натуре то, что скрыто от взоров равнодушных.
— Акварель, рисунок должны нести острую новизну первичности увиденного, его неузнаваемую узнаваемость.
— Рисовать без предварительной разметки, абриса и прочих облегчающих работу приемов. Не получилось, бери лист — начинай сначала.
— Так называемая законченность акварели, рисунка — враг номер один. Она убивает волнующую прелесть поэтической недосказанности, радость прочтения подтекста, то есть то живое, что отличает подлинное искусство от имитации.
— Линия, штрих по своим тональным возможностям подобны струнам скрипки.
Чтобы виртуозно пользоваться ими, кроме школы, мастерства необходимы прежде всего талант и одержимость — и еще что-то, словами необъяснимое, но очень существенное.
— Характер, стиль произведения заложен в характере самого художника.
Расслабленно безвольный никогда не создаст ничего подлинного, остронапряженного.
— В работе над портретом быть всегда лаконично острым, неожиданно новым. И в то же время абсолютно точным в своей характеристике портретируемого.
— Для художника и летчика риск — неотъемлемая часть их работы. Без этого фактора ни тому, ни другому высоко не подняться, далеко не улететь.
— В иллюстрациях для художника главное не в том, что лежит на поверхности сюжета, что видимо всем, а то, что по непонятной причине волнует, берет за сердце своей необычной обычностью, что заставляет зрителя самому домысливать о том, что недосказано и писателем, и художником.
— Писать и рисовать не по канонам школьной выучки, не по заветам высоких мастеров, а каждый раз дерзновенно открывать в себе что-то новое, свое, неизвестное, так, чтобы никогда никого ни в чем не повторять. И прежде всего — самого себя.
— В работе над рисунком, кроме традиционных: кисть, стальное перо, карандаш — смелее используйте то, что лежит под рукой: гусиное перо, прутик из веника, веточка черемухи или ольхи, спичка и даже окурок. Здесь все зависит от вкуса и дарования художника.
— Чтобы не дряхлеть в творчестве, как и в жизни, идите со временем всегда в ногу. Время старению не подлежит, оно всегда неповторимо новое.
Это то немногое, что запомнилось мне в разные годы из случайных высказываний, замечаний, мыслей Владимира Алексеевича.
78. 1970-е годы
Являясь движущей силой группы «13», Н. В. Кузьмин и В. А. Милашевский невольно делили лидерство в ней поровну. Если Николай Васильевич был главным дипломатом группы и ее ученым секретарем по связям с музеями, прессой и тому подобное, то Владимир Алексеевич являлся совестью группы, теоретиком и автором основных ее творческих принципов.
Б. Рыбченков
В. А. Милашевский. ВЧЕРА, ПОЗАВЧЕРА…
Владимир Алексеевич Милашевский владел искусством стремительного пера. Его росчерк возникал почти мгновенно, однако для этой мгновенности нужны были долгие годы упорной работы. О своем становлении как художника Милашевский хорошо рассказал в написанной им книге «Вчера, позавчера».
Перо художника было поистине снайперским. Он зорко умел схватывать сходство; в этом убеждают портреты многих советских писателей, которых с великолепной точностью изобразил Милашевский. Но, конечно, особенно хороши его книжные иллюстрации, в частности, к сказкам Пушкина.
Милашевский жил уединенно, целиком в своем творчестве, и, встречая его, элегантного, с точеным, красивым лицом, я всегда радовался не только внешней, но и внутренней подтянутости этого человека. Речь его неизменно была несколько иронической, однако эта ирония содержала в себе и немало горечи: Милашевского нередко обходили вниманием, которого он заслуживал.
— Художник должен оставить хотя бы всего одну линию, но только свою, — сказал он мне однажды. — Нередко это важнее километровых полотен с полтонной красок на них.
Эту «всего одну линию» Милашевский оставил, но, чтобы добиться этой, единственной, сколько линий нужно было написать прежде!
В. Лидин
Художник Милашевский
О Милашевском: знайте, это был
