— Не хочу, — бросил Соколовский, — нет нужды оправдываться в том, что считаешь спасением государственности, собственно говоря, тем, на что потратил всю жизнь.
— Потрясающе, — сказала Ксения, — значит, вы всё это ради спасения государственности делали?
Соколовский кивнул.
— Жаль, что вы не поняли, мне то казалось, что вы с вашей энергией, умом, храбростью способны оценить и принять единственную истину. Мы давно за вами наблюдали, Ксения Игоревна, гораздо дольше, чем вы догадывались. Поэтому и выбрали вас. Лично мне казалось, что это «дело» должно было вам открыть глаза и показать альтернативный путь служения. Наша страна утонула в коррупции, кумовстве, преступности. У власти находились или наивные идеалисты-либералы, или тупицы-чиновники. Эти люди не знали правды об этой стране, они её придумывали. Родина, традиции, устои… им на всё на это наплевать. Наплевать и тем и другим. Не знаю, кому больше. И все они на службе олигархов, цель которых одна — продать страну подороже. Если не вскрыть этот нарыв, он прорвется сам, но тогда уже бесконтрольно.
— И вы решили ускорить процесс, — заметила Авалова.
— Да! — воскликнул Соколовский. — Решил! И знаете, много у меня времени ушло, чтобы создать стратегию такого контролируемого хаоса. Руками протестующих я избавился от всех тех, кто мешал развитию нашего государства. Я спровоцировал их, заставил снять маски, показать свое настоящее лицо, а потом уничтожил и вернул все в исходное состояние.
— Разделяй и властвуй, — сказала Ксения, — я-то думала, что услышу что-то новое, но новое вы придумать не можете, потому что новое можно придумать, только созидая, а не разрушая.
Соколовский откинулся в кресле.
— Всего лишь необходимый баланс в системе сдержек и противовесов, — самодовольно начал он, — способный обеспечить людям то, в чём они больше всего нуждаются, в контроле. Ибо человек больше всего на свете боится одного — неизвестности. Поэтому он придумывает: бессмертие, ангелов, демонов и так далее. Контроль и уверенность в завтрашнем дне, вот что по-настоящему обеспечит человеку счастье, или что, по-вашему, люди предпочтут нечто иное? Свободу? Демократию? Либерализм? Нет, Ксения Игоревна. Люди всегда предпочтут контроль! Они устали! От склок невежд, коррупции, несправедливости, продажных политиков! Либеральные идеологи, христианские теологи, все они говорили о свободе, равенстве, братстве, глобализме, но люди взяли эту свободу и положили к нашим ногам. Отдали её нам и выбрали нас — тех, кто может дать им то, чего они хотят на самом деле — контроль! И всегда они будут выбирать так, их надо просто к этому подтолкнуть, ведь людям нужна не свобода, а хлеб, вспомните Достоевского.
— Вспомните, кто говорит эти слова, — бросила Ксения, — уж не коллективным Мефистофелем ли вы себя считаете?
— Мы не рассматриваем метафизические образы, — улыбнулся генерал, — но мы безусловно хотим перекроить мир, так как высшие силы не смогли его построить. Бог дал человеку свободу. Мы дадим человеку контроль!
— Контроль не человека, — поправила Ксения, — а над человеком.
— Да, — согласился генерал, — а как иначе заставить человека исполнять то, что ему предначертано? Крестьянин, что проповедовал истину, его никто не послушал, как и тех других, что были до него и безусловно будут после. Их не послушали и их уничтожили, потому что никто из них не хотел властвовать над человеком, они лишь показывали путь, но не вели его, а мы поведем, поэтому человек выберет нас.
Ксения устало вздохнула.
— Но вы тоже всего лишь люди, — сказала она, — и у вас нет власти над объективными процессами, и пока у человека есть выбор, всегда найдутся те, кто сможет бросить вам вызов, как бы глубоко вы ни проникли.
Соколовский холодно рассмеялся.
— Но мы и не лишаем человека его выбора, — возразил генерал, — мы, наоборот, предлагаем его. И человек выбирает нас сам, а знаете почему?
— Любопытно услышать, — сказала Ксения.
— Да потому что он хочет, чтобы им управляли, — произнес Соколовский, — он только и ждет сильную руку, перед которой можно преклониться, и упившись своей свободой, он все равно приходит к нам за контролем, потому что мечтать о свободе и власти это одно, а прикоснуться к ним и направлять их могут только избранные.
Авалова многозначительно хмыкнула.
— Стало быть, вы всё же больше о собственной власти печетесь, — сказала она, — а не о счастье народа. Я только одного не могу понять, а сколько людей можно из-за властолюбия убить? Есть ли предел этому? Катя Кирсанова, Саша Рыкова, они же совсем девочки были.
Соколовский демонстративно пожал плечами. Раскаяние из такого человека вытягивать бесполезно.
— Не надо было совать свой нос не в свое дело, — жестко и четко ответил генерал, — вы прекрасно знаете, что поставлено на карту. Много рефлексируете, Ксения Игоревна, вам это не к лицу.
— Вы не уйдете от наказания, — сказала Ксения, — не надейтесь. Есть силы сильнее закона.
— Я так не думаю, — возразил Соколовский, — в противном случае мы бы не вели этот разговор. Восхищаюсь вашей настойчивостью. Упорство и тщательность. Я ценю это очень высоко. Встаньте рядом со мной. И пойдем вместе. Или против меня. Тогда вы будете до конца в одиночестве. Хотя, впрочем, вы можете отойти в сторону и, многозначительно промолчав, наблюдать, чем дело кончится, хотя я не думаю, что вы способны на смирение. Выбирайте. Помните, что я лишь предлагаю путь, а выбор человек делает сам. Каков будет ваш ответ?
Ксения медленно закрыла глаза, потом резко открыла. И наступил финал.
Финал в двух выстрелах из браунинга. Ксения не могла точно сказать, сообразила ли она, что нажимает на курок.
Убойная сила от попадания пуль заставила опрокинуться офисное кресло на спинку. Генерал отлетел кудато в угол комнаты к широкому окну на панораму города.
Ксения Авалова убрала пистолет в кобуру.
— Мне отмщение и Аз воздам, — сказала девушка.
Это был её ответ. Ксения Авалова развернулась и пошла прочь.
* * *
Кристина долго смотрела вслед всё уменьшающемуся силуэту стрелы конвертоплана. Сердце девушки стало неимоверно тяжелым, она снова осталась одна. Предоставленная самой себе перед неизвестностью, Кристина чувствовала себя в полном одиночестве, если не считать ту липкую пустоту, которая окружала её. Сколько раз с ней происходило подобное? Кристина не могла точно подсчитать, да это было и неважно. Она давно научилась справляться с этим, отчасти от того, что всегда была предоставлена сама себе. Она всегда со смирением принимала свою судьбу и никогда никого не винила, просто так вышло. И сейчас просто так вышло. Вот только предчувствие тех бед и несчастий, которые могут произойти по вине таинственной организации, с которой они столкнулись, продолжало терзать её душу. Червь сомнения проник в её разум. Всё ли она сделала, чтобы остановить их? Слишком часто смотрела в будущее, даже пытаясь играть с ним, и совсем забыла про настоящее. Не делай этого, она бы раньше могла догадаться про Касаткину, ведь это было так просто. Так просто, что даже представить себе было сложно! Она должна была представить это! Должна была просчитать самые невероятные варианты, а вместо этого увлеклась беготней с препятствиями. Но без этого не освободила бы девочек, не смогла бы вернуть их родителям. В конце концов, это гораздо ценнее собственного эгоистического удовлетворения. Только обратившись лицом к себе, обретаешь себя.
