Военные неудачи 1690-х годов и общий ход и характер англо-французского соперничества в Северной Америке привели к тому, что даже самые сильные и развитые английские колонии осознали свою зависимость от метрополии, а их верхушка взяла курс на активизацию имперских связей.
В целом соперничество двух колониальных держав в Северной Америке, с одной стороны, способствовало складыванию американской нации и соответственно объективно ускоряло движение английских колоний к независимости, а с другой — явно затрудняло этот процесс (не случайно завоевание Канады в ходе Семилетней войны явилось важнейшей предпосылкой предреволюционного кризиса и Войны за независимость).
Английский фактор оказывал неоднозначное влияние на развитие североамериканских владений Парижа. С одной стороны, он также безусловно стимулировал процессы внутренней консолидации, которые шли (хотя и более медленными темпами, чем в английских колониях) в колониальных обществах Акадии и Канады. Причем этому способствовали не только многочисленные столкновения подданных двух держав, но и торговые контакты жителей французских колоний с бостонскими купцами, укреплявшие экономическую независимость канадцев и акадийцев от метрополии. С другой стороны, состояние военной тревоги, в котором часто оказывалась Новая Франция, отнюдь не всегда положительно сказывалось на ее внутренней жизни, которая подчинялась военным задачам, ставившимся «Старой» Францией и отвечавшим в первую очередь ее интересам.
* * *
Подводя общий итог проделанного исследования, отметим, что взаимосвязь внешней политики Англии и Франции с колониальной политикой этих держав в Северной Америке, а также с самостоятельными внешнеполитическими акциями их колоний была отнюдь не жесткой и не линейной. Современный британский историк Б.П. Ленман слишком прямолинейно утверждает, что в колониях «небольшие силы производили гораздо более значительный результат, чем большие армии, которые вели затяжную войну на "европейской площадке" в Бельгии».[1371] Проведенный нами анализ показал, что этот результат все же далеко не всегда был решающим, а самое главное он не был окончательным. На всем протяжении XVII — начала XVIII в. судьба колоний решалась метрополиями, которым всегда принадлежало последнее слово в разрешении колониальных конфликтов и которые при этом руководствовались прежде всего своими собственными интересами. В то же время на процесс принятия тех или иных решений английскими и французскими политиками определенное влияние оказывала конкретная обстановка в колониях, а в Англии в некоторой степени и мнение самих колонистов.
Взаимодействие участников рассмотренных нами международных процессов, так или иначе влиявших на ситуацию в Северной Америке и вокруг нее, можно наглядно представить в виде схемы (см. с. 534).
Здесь мы видим характер взаимосвязи таких неодинаковых по силе воздействия факторов, как
— политика метрополий по отношению к своим колониальным владениям;
— политика метрополий по отношению к колониальным владениям друг друга;
— политика английских и французских колоний по отношению друг к другу;
— обратное воздействие колоний на метрополии;
— взаимодействие английских колоний между собой;
— воздействие со стороны отдельных групп английского общества на принятие того или иного решения.
В качестве конкретного примера взаимодействия этих факторов можно привести Утрехтский мир. Переход к англичанам Ньюфаундленда и побережья Гудзонова залива являлся прежде всего результатом успешных фландрских кампаний, которые позволили английскому правительству диктовать условия мира и потребовать уступок в колониях (при этом итоги боевых действий на самом Ньюфаундленде и Гудзоновом заливе не имели значения). Уступка Акадии наоборот была прямым следствием операции, проведенной англичанами в Северной Америке объединенными силами колоний и метрополии (хотя и здесь свою роль сыграло то обстоятельство, что французы в Утрехте оказались в ситуации, когда ради сохранения испанской короны за Филиппом V, они были готовы пойти на определенные жертвы, тем более в колониях).
* * *
Классик американской литературы Уильям Фолкнер утверждал: «Прошлое не мертво — оно еще даже не прошло». На наш взгляд, это утверждение можно отнести и к сюжету данного исследования.
Утрехтский договор, выбранный нами в качестве верхней временной границы данного исследования, подвел итоги Войны за испанское наследство, а вместе с ней и всего «первого раунда» колониальных войн между Англией и Францией. Этот договор явился важным, а в определенной степени и переломным моментом в истории Североамериканского континента. Споря о принадлежности территорий, казавшихся более или менее мелкой разменной монетой в большой игре, английские и французские дипломаты, сами того не ведая, наметили некоторые контуры современной политической карты Североамериканского континента и определили направления исторического развития американского и канадского народа.
Известный специалист по истории внешней политики США С.Ф. Бимис, отметил, что Утрехтский мир называют «началом дипломатической истории США, поскольку его статьи стали корнями проблем, с которыми прошлось столкнуться американской дипломатии». Бимис обратил внимание на то, что поставленный в Утрехте вопрос о разграничении между Новой Францией и владениями Компании Гудзонова залива впоследствии привел к формулировке идеи о 49-й параллели как границе между Луизианой и Английской Канадой, которая в 1818 г. стала границей США.[1372]
1713 г. считается годом рождения Английской Канады и всей Британской Северной Америки, которая берет свое начало с колонии Новая Шотландия и владений компании Гудзонова залива (Ньюфаундленд долгое время имел особый статус; он даже не вошел в состав образованного в 1867 г. доминиона Канада). 1713 г. служит также точкой отсчета современного канадского конституционализма, парламентаризма и т.п.[1373] И не случайно сегодня в парке Ридохолла — официальной резиденции генерал-губернатора Канады — на мемориальной арке, где выбиты даты важнейших событий канадской истории, можно увидеть и дату подписания Утрехтского мира.
События, которые мы рассмотрели в настоящем исследовании, зачастую не казались, да и не могли казаться слишком значительными их современникам (прежде всего, конечно, жителям Старого Света). Однако сегодня очевидно, что эти события представляют собой не просто малоизвестную страницу истории международных отношений. Последствия многих из них ощущаются по сей день.
