— Постараемся, генерал.
Ари поздоровался с Сазерлендом.
— Я получил ваше письмо, Брюс. Буду рад видеть вас у себя в Эйлате в любое время.
— Мне хотелось бы познакомиться с Негевом поближе.
— А как ваши розы?
— Прекрасно. Должен сказать, я испытал зависть, когда увидел розы вашей матери. Я не отпущу вас в Эйлат, пока вы не проведете у меня хотя бы полдня.
— Постараюсь.
Снова воцарилась неловкая тишина. Китти не отрывала глаз от Ари. Сазерленд подошел к Дову и повел его из комнаты.
— Ну, майор Ландау, расскажите, как вы собираетесь перелить озеро Хула в Тивериадское озеро. Это ведь не так просто!
Ари и Китти остались одни.
— Вы прекрасно выглядите, — сказала она.
— А вы — еще лучше.
Они снова замолчали.
— А как Карен? Она тоже приедет?
— Да, обещала. Мы ждем ее с минуты на минуту.
— Не хотите ли подышать воздухом? Погода прекрасная.
— С удовольствием, — ответила Китти.
Они молча шли вдоль забора, затем по краю поля мимо оливковой рощи, пока не добрались до Иордана. В воздухе чувствовалось дыхание весны. Ари зажег две сигареты, протянул одну Китти.
Она была еще прекрасней, чем когда-то.
Китти чувствовала на себе его пристальный взгляд.
— Мне просто стыдно, что я еще ни разу не бывала в Эйлате. Начальник гарнизона в Беер-Шеве много раз предлагал мне слетать с ним туда, но я как-то не собралась. А жаль.
— О, там море и горы. На редкость красиво.
— А город растет?
— Он бы еще не так вырос, если бы только удалось снять блокаду и открыть порт.
— Ари, — спросила Китти, — как там дела внизу?
— Как всегда было… и будет.
— Я слышала, фидаины не дают покоя?
— Дело не в них. Арабы собирают войска на Синайском полуострове, надеются когда-нибудь захватить весь Ближний Восток. — Ари улыбнулся. — Мои ребята говорят: пора уже нам перейти границу, найти гору Синай и вернуть Господу его десять заповедей.
Китти долго смотрела на бурную реку, затем горестно вздохнула.
— Я не сплю по ночам из-за Карен. Она у полосы Газы, в Нахал-Мидбаре.
— Да, это скверное место, — сказал Ари. — Но там крепкие ребята. Как-нибудь справятся.
Да, подумала Китти, Ари не меняется.
— Я слышал, вы собираетесь в Америку?
Китти кивнула.
— Вы у нас слывете знаменитостью.
— Скорее чудачкой.
— Не скромничайте.
— Уверена, Израиль выживет и без меня.
— Почему вы все-таки уезжаете?
— Вы видели Дова, майора Дова Ландау? Прекрасный молодой человек. Я оставляю Карен в хороших руках. Не знаю, может быть, я боюсь надоесть. Может быть, я действительно тоскую по дому. Причин много, да не в них дело. Так или иначе, а я решила взять отпуск, чтобы подумать, просто подумать.
— Мудрое решение. Хорошо, когда у человека есть возможность подумать и отвлечься от будничных забот. Мой отец всю жизнь мечтал о такой роскоши, но досталась она ему только в последние два года жизни.
Вдруг они почувствовали, что им больше нечего сказать друг другу.
— Давайте вернемся, — предложила Китти. — Я хочу встретить Карен. Да и ребята приедут.
— Китти, еще минуточку, пожалуйста.
— Да?
— Хочу сказать, что я вам очень благодарен за участие, которое вы проявили к Иордане. Вы были к ней очень добры. Меня она так тревожила.
— Иордана до сих пор несчастна, Ари. Она так сильно любила Давида.
— И когда же это пройдет?
— Не знаю. Но я достаточно прожила в этой стране, чтобы заразиться оптимизмом. Когда-нибудь и Иордана будет счастлива.
Невысказанный вопрос, непроизнесенные слова повисли в воздухе. А она сама будет ли когда-нибудь счастлива?
— Ну, идем, — сказала Китти.
Целый день ее навещали бывшие питомцы из Ган-Дафны и других сел, а к Ари заходили жители Яд-Эля. В доме Бен Канаанов стоял ералаш. Все вспоминали, как неловко чувствовала себя Китти, когда впервые оказалась здесь, теперь она разговаривала на их языке, и люди смотрели на нее с восхищением.
Многие «дети Ган-Дафны» приехали издалека, чтобы побыть с ней несколько минут. Некоторые привезли с собой мужей или жен. Почти все были одеты в военную форму.
Чем ближе подходил вечер, тем больше Китти тревожилась. Дов несколько раз выходил на шоссе, вглядывался в даль.
Гости разошлись, чтобы приготовиться к своим седерам.
— Где же, черт возьми, пропадает эта девчонка! — с тревогой воскликнула Китти.
— Думаю, скоро будет, — сказал Дов.
— Она не позвонила, не предупредила, что задержится. Это так не похоже на Карен, — волновалась Китти.
— Успокойтесь, — сказал Сазерленд. — Разве вы не знаете, что для междугородного звонка здесь требуется чуть ли не большинство голосов в кнессете?
Ари предложил:
— Я пойду в контору мошава и закажу с кибуцем служебный разговор. Может быть, они знают, где она собиралась остановиться, а там уж мы ее живо найдем.
— Буду очень благодарна, — ответила Китти.
Как только Ари ушел, Сара объявила, что стол накрыт, и пригласила всех на седер. После месячных трудов наконец наступил час ее торжества. Она распахнула дверь в столовую, гости вошли на цыпочках, и раздались восхищенные голоса. Вот это стол! Именно такой подобает торжественному пиру свободы.
Серебро и посуда сияли. Ими пользовались только раз в году — в седер. Посреди стола красовался серебряный подсвечник, рядом огромный серебряный бокал, богато украшенный резьбой, — «сосуд пророка Ильи». Он был доверху налит вином и предназначался для пророка: придет, отопьет из него — тогда вскоре явится и Мессия.
По краям стола, у каждого прибора, стояли серебряные бокалы, которые во время седера наполнялись пасхальным вином четыре раза — по числу Господних обещаний: освободить народ Израиля, вывести из Египта, привести в Землю Обетованную и опекать его. Вино пили также при перечислении десяти казней египетских и при исполнении хором песни Мириам о том, как Красное море сомкнулось над войском фараона.
На почетном месте, в кресле, лежала подушка, чтобы тому, кто будет читать рассказ об Исходе, было удобно. В древние времена только свободные люди могли сидеть развалясь — рабам полагалось сидеть прямо.
В центре стола, рядом с подсвечником, стоял золотой пасхальный поднос, а на нем символические пасхальные блюда. Опресноки — в знак того, что сыновьям Израиля пришлось спешно покинуть Египет и у них не было времени дать хлебу взойти. Яйцо символизировало добровольность жертвы; смоченная зелень — наступление весны; кусок баранины — жертвы, которые приносили Господу в храме; смесь из толченых орехов и яблок — раствор, который евреям-каменщикам приходилось месить в египетском рабстве; марор, горькая трава, — горечь неволи.
