Когда Красавица убежала за Идой, Узеппе проснулся. Возможно, он подумал, что все бросили его: в его улыбке еще читалась некоторая тревога. Чтобы в случае необходимости защищаться от врагов, он вооружился палкой. Теперь он сжимал ее в руке и ни за что не хотел с ней расстаться. Он еще казался осоловелым ото сна, но мало-помалу в памяти его всплыла недавняя схватка с пиратами. Он бегло осмотрел шалаш и остался доволен тем, что никто ничего не тронул, не устроил ни погрома, ни пожара. Вернувшись вечером после фильма и пиццерии, Шимо найдет свое жилище в полном порядке (а что касается будильника, украденного лысым пастухом, то щедрые педики подарят ему новый). Узеппе пробормотал что-то весело и невнятно. Ида разобрала лишь: «Никому ничего не говори, ма!» В лучах заходящего солнца щеки малыша казались розовыми, а глаза светились радостью, но когда пришла пора идти домой, он вдруг заупрямился. «Давай переночуем сегодня здесь!» — попросил он Иду, пуская в ход свою самую обворожительную улыбку, и только мольбы матери заставили его уступить. Но от усталости и сонного состояния он еле держался на ногах и не мог идти сам. У Иды тоже не было сил, чтобы взять его на руки. В кошельке у нее лежало немного денег, достаточно, чтобы проехать на трамвае от Сан Паоло до дома, но до Сан Паоло надо было еще как-то добраться. Выручила Красавица, подставив малышу спину.
Так они и шли: Узеппе, сидя верхом на Красавице, как на маленькой лошадке, прижимался головой к боку матери, которая одной рукой поддерживала его. Пройдя несколько шагов, они оказались у лесного шатра. Малыш, уже засыпающий, разжал, наконец, кулак, и палка упала на землю. Наступил вечер, и под потолок шатра, в кроны деревьев, слетелись птицы. По-видимому, это были скворцы: именно отцы скворцовых семейств имеют обыкновение собираться вместе и устраивать концерты. Нынешний был презабавен: один хорист насвистывал, другой выводил рулады, третий заливался трелями, четвертый чмокал клювом; потом они передразнивали друг друга и даже копировали голоса других пернатых собратьев, вплоть до молодых петушков и цыплят. Узеппе никогда не был здесь раньше в столь поздний час, и концерт этот стал для него приятным сюрпризом: он радостно рассмеялся сквозь сон. Трио Красавица-Ида-Узеппе продвигалось так медленно, что этот вечерний концерт еще долго сопровождал их…
В Сан Паоло Ида и Узеппе с помощью незнакомых людей сели в трамвай, а Красавице пришлось бежать сзади него. Узеппе спал у матери на коленях, и ей показалось, что тельце сына еще уменьшилось в размерах. Вдруг она вспомнила свою первую с ним поездку на трамвае, когда она везла его, новорожденного, от повивальной бабки Иезекиили в районе Сан Джованни.
Впоследствии район этот, как и район Сан Лоренцо, как богатые кварталы вокруг Виа Венето, стали вызывать у нее страх. С той поры, когда отец пел ей «Милую Аиду», мир вокруг Идуццы Рамундо сильно сузился.
От Сан Паоло до Тестаччо путь был недолгим. На каждой остановке Красавица, чтобы показать, что она не отстала от трамвая, подпрыгивала к окну, почти доставая до него мордой. Пассажиры смеялись. В соревновании с трамваем Красавица победила: когда Ида и Узеппе вышли на своей остановке, собака уже ждала их там.
Труднее всего было подняться по лестнице на последний этаж. Привратницы на месте не было, наверное, она ужинала. Застенчивость Иды, как обычно, не позволила ей обратиться к кому-нибудь за помощью. Так они и поднимались, прижавшись друг к другу, как раньше на берегу Тибра. Узеппе спал, изредка бормоча что-то неразборчивое. Пряди волос падали ему на глаза. По радио уже передали вечерние новости, теперь из приемников доносились звуки эстрадной программы.
Из-за своего долгого послеобеденного сна ночью Ида никак не могла уснуть. Через два дня работа в школе заканчивалась, но уже завтра утром, не откладывая, надо было, как и договаривались, позвонить докторше, а потом, возможно, решиться на новый визит к профессору Маркьонни, хотя она знала, что малышу это было так же неприятно, как и ей. Она представляла себе, как они с Узеппе снова идут по больничным коридорам, которые казались ей теперь извилистой белой полосой, а по сторонам ее слышатся крики сумасшедших… Потом перед ее глазами встали крохотные, как в перевернутом бинокле, деревенские виды их с Узеппе каникул в Вико, а затем — снова больничные стены, кабинет электроэнцефалографии… Но вскоре неясное завтра отступило на второй план, Ида погрузилась в сегодняшнюю ночь, спокойную и тихую, которая, казалось, должна была длиться вечно.
Узеппе мирно спал, Красавица тоже, растянувшись на полу около кровати, а Ида все еще не ложилась. Как зачарованная, стояла она на коленях перед кроватью, положив локти на матрац и обхватив голову руками. Она смотрела на спящего Узеппе, который ровно дышал во сне. Луны не было, однако света от звездного неба хватало, чтобы Ида могла видеть его: малыш лежал на спине с полуоткрытым ртом, раскинув руки по подушке. В голубовато-золотом свете звезд его тельце под простыней представало совсем крохотным, почти не существующим, как в голодные военные годы. Но этой ночью, слушая ровное дыхание сына в тишине комнаты, Ида думала, что впереди у них — вечность.
Радио уже давно молчало, машин на улице тоже не было, только изредка слышался шум последних трамваев, направлявшихся в парк, да чьи-то пьяные голоса. Иде почудилось, что звуки эти запутались в густой сети молчаливых звезд на небосклоне, а комната куда-то плывет в ночи, как корабль без навигационных приборов, и что все это происходит год назад, прошлым летом; тогда Узеппе еще не «падал», а в соседней комнате спал Нино.
Было темно, на террасе одного из соседних домов пропел первый петух. Красавица заворчала во сне: наверное, ей снилась схватка с пиратами-волками. Едва забрезжил рассвет, она вскочила, ушла в прихожую и растянулась на полу перед дверью, как будто собиралась охранять квартиру от вторжения чужих и злых людей. Перед рассветом Ида прилегла и задремала… Послышался ранний звон колоколов на колокольне Святой Марии Освободительницы…
Утро было ясным, безветренным и жарким. Когда около восьми Ида собралась уходить, Узеппе еще спал. Ставни были закрыты, и в спокойном сумраке комнаты лицо малыша казалось румяным, дыхание — ровным, только вокруг глаз виднелись темные круги. Ида осторожно убрала со лба спящего пряди влажных от пота волос и тихонько позвала: «Узеппе…» Малыш чуть приподнял веки, приоткрыв голубую полоску глаз, и ответил: «Ма…» — «Я ухожу, но очень скоро вернусь… Жди меня дома и никуда не уходи… Я мигом…» — «Да…»
Малыш закрыл глаза и продолжал спать: Ида на цыпочках вышла из комнаты. Красавица молча проводила ее до двери. Ида хотела было закрыть входную дверь на ключ, но ей стало стыдно: она унизила бы малыша в глазах Красавицы. Она тихо сказала ей: «Ждите меня дома, никуда не уходите. Я скоро вернусь». Спустившись, она попросила привратницу сходить взглянуть на Узеппе около одиннадцати, если сама она к тому времени не вернется.
Но через час с небольшим (было около половины десятого) Ида вдруг почувствовала себя очень плохо. В это время она сидела в кабинете директорши вместе с другими учителями. Сначала она попыталась все же следить за ходом обсуждения (речь шла о летних лагерях для школьников, о табелях и оценках), но вскоре отчетливо поняла, что все это ее уже не касается. Она слышала звуки голосов вокруг и даже различала слова, но они доходили до нее издалека, как если бы голоса эти были лишь воспоминанием в ряду других воспоминаний, нахлынувших на нее. Ей казалось, что улицы города за окнами охвачены паникой, что звучат слова: «Комендантский час!» и люди прячутся в подъездах. Она не понимала, день теперь или ночь. Вдруг у нее появилось ощущение, что невидимые пальцы изнутри сжимают ей горло и душат ее. В ту же минуту она услышала в тишине отдаленный крик. Странно, но она его не узнала. Тут туман в голове Иды рассеялся, она снова увидела директоршу за письменным столом и сидящих вокруг коллег. Они ничего не заметили: Ида казалась лишь бледнее обыкновенного.
