Мальчишки подумали, что они убили Узеппе. Побледневший Раф обернулся и сказал: «Уходим! Надо побыстрей смываться отсюда. Шевелитесь, чего застыли?» Послышался шум быстро удаляющихся по направлению к берегу шагов, отдельные возгласы («А что я такого сделал? Это ты его ударил!.. Никому ни слова!») и плеск воды под веслами… На этот раз, когда Узеппе открыл глаза и, как обычно, задумчиво улыбнулся, возле себя он увидел только Красавицу. По едва заметным переменам в выражении лица можно было проследить этапы его «возвращения к жизни». Вдруг он повернул голову и с опаской огляделся. Красавица незамедлительно объявила ему: «Никого нет! Они ушли!»
«Ушли!» — повторил Узеппе, успокаиваясь, но тут же на его лице появилось совсем иное выражение: он попытался улыбнуться, а вышла скорее жалобная гримаса. Не глядя на Красавицу, он спросил: «Я… упал?»
Собака, чтобы отвлечь малыша, несколько раз лизнула его, но он оттолкнул ее и, закрыв лицо рукой, произнес, всхлипывая: «Они видели меня… Теперь они знают…» Узеппе пошевелился, чувствуя, что трусы у него были мокрыми (как обычно при приступах). Его мучила мысль о том, что пираты могли это заметить.
Но глаза малыша уже начинали закрываться, на него напала привычная в таких случаях сонливость. Дул легкий западный ветерок, как будто кто-то махал веером. День был таким прозрачным, что даже в продолговатой тени шалаша отражалось небо. Плеска весел больше не было слышно. И тут Красавица не сдержалась и громким лаем восславила их подвиг — так, как она его понимала. До Узеппе одинокая собачья ода доходила уже сквозь сон, и бирюзовая голубизна неба застряла у него в ресницах. Наверное, ему казалось, что это победная труба звучит на поле боя среди развевающихся знамен.
Простота собак, по правде сказать, иногда доходит до глупости: Красавица, фантазерка по природе, так истолковала случившееся:
ВОЛКИ БЫЛИ ПОБЕЖДЕНЫ И ОБРАТИЛИСЬ В БЕГСТВО, ОТКАЗАВШИСЬ ОТ ОСАДЫ ШАЛАША. СХВАТКА ЗАВЕРШИЛАСЬ ПОЛНОЙ ПОБЕДОЙ УЗЕППЕ И КРАСАВИЦЫ!
Пролаяв эту новость на все четыре стороны, довольная и уставшая от переживаний, Красавица заснула рядом с Узеппе… Когда находящиеся у нее в голове часы сработали и она проснулась, солнце уже клонилось к закату. Узеппе крепко спал, ровно дыша полуоткрытым ртом, его бледные скулы порозовели. «Просыпайся, пора возвращаться!» — позвала Красавица, но малыш лишь приоткрыл глаза, полные сна и нежелания двигаться, и снова закрыл их.
Красавица, не без угрызений совести, попробовала все-таки разбудить его, толкая лапой и таща зубами за майку. Но Узеппе лишь перевернулся два-три раза и, почти со злостью оттолкнув собаку, пробормотал: «Не хочу! Не хочу!», снова проваливаясь в сон.
Красавица немного посидела рядом, потом встала, терзаемая сомнениями: с одной стороны, она обязана была оставаться с Узеппе, но, с другой, ей следовало вернуться домой в урочный час, как в другие вечера… В эту самую минуту в квартире на улице Бодони Ида проснулась от своего необычно долгого сна.
Раньше Ида никогда так долго не спала после обеда: по-видимому, постоянное недосыпание в течение последних ночей подкосило ее. Сегодняшний ее сон был глубоким и безмятежным, как в детстве. Только в самом конце ей приснилось вот что:
Держа за руку маленького мальчика, она стоит перед воротами большого порта. У причала находится готовый к отплытию огромный корабль, а за ним простирается безграничный океан, спокойный и прохладный, голубой, как утреннее небо. Ворота охраняет суровый, похожий на тюремщика, человек в военной форме. Возможно, что мальчик — это Узеппе, а может, и не он, но похожий на него. Они — бедные, на них рваная одежда, и сторож отталкивает их от ворот, потому что у них нет билетов. Но вдруг малыш роется грязной ручонкой в кармане и достает оттуда какой-то маленький золотой предмет — то ли ключик, то ли камешек, то ли ракушку. Во всяком случае, предмет этот — пропуск в порт, поскольку сторож, взглянув на него, тотчас же, хоть и неохотно, открывает ворота. Довольные Ида и малыш поднимаются на корабль.
В этот момент Ида проснулась и сразу же почувствовала, что в квартире царит необычная тишина. Увидев, что комнаты пусты, она, охваченная паникой, бросилась вниз в чем была: после обеда она спала, не раздеваясь. На ней было старое домашнее платье, потертое и запачканное, с пятнами пота под мышками, а ноги она сунула в шлепанцы, которые еще больше, чем обычно, затрудняли ходьбу. Она даже не пригладила волосы. Ключи от квартиры и крохотный кошелек лежали у нее в кармане.
Привратница сказала, что никого не видела: было воскресенье, и она иногда отлучалась со своего поста. Ида, не дослушав ее, выбежала на улицу, громко зовя Узеппе по имени, как обезумевшая. Прохожие останавливались и принимались расспрашивать ее, а она, лихорадочно оглядываясь по сторонам, отвечала, что ищет ребенка с собакой, но от помощи и советов отказывалась. Она была почти уверена, что ее малыш лежит где-то, сраженный новым приступом болезни… может быть, раненый… может быть, окруженный чужими людьми… С некоторых пор Иду преследовал лишь один страх, занозой сидевший у нее в мозгу: что малыш упадет. Каждый день, оставляя клетку открытой, она бросала вызов болезни: хоть во время этих счастливых летних прогулок не трогай его, не унижай достоинство маленького человечка! Сегодня сбывались самые худшие ее опасения: болезнь, воспользовавшись тем, что Ида заснула, нанесла малышу предательский удар в спину.
Обежав окрестные улицы, Ида поняла, что искать малыша нужно было в знаменитом лесу на берегу реки, о котором он столько ей рассказывал. Она помнила из его рассказов, что с улицы Мармората он сворачивал на Вьяле Остиенсе и шел до площади Базилики… Ида бросилась на улицу Мармората. Лихорадочно устремившись к цели, она не видела и не слышала ничего вокруг. Она прошла уже две трети этой улицы, когда впереди нее раздался громкий радостный лай.
Мучимая сомнениями, Красавица тем не менее решилась сбегать домой, чтобы позвать Иду. Ее собачье сердце разрывалось на части: там, в лощинке, она оставила спящего Узеппе одного, поэтому встреча с Идой несказанно обрадовала ее.
Никаких объяснений не потребовалось. Ида подобрала с земли поводок, и собака потащила ее туда, где, она была уверена, находился малыш. Ида не могла идти быстрее, то и дело спотыкалась, к тому же шлепанцы доставляли дополнительные неудобства. Для Красавицы это было настоящим мучением: она то и дело нетерпеливо дергала поводок. Когда они, наконец, добрались до берега реки, Ида выпустила его из рук, и Красавица побежала вперед, то и дело останавливаясь и поджидая хозяйку. Хоть она и торопилась добежать до места, вид у нее не был грустным, скорее, наоборот, веселым и подбадривающим, и это немного успокаивало Иду. Она была слишком взволнована, чтобы рассматривать окружающую местность, но ей казалось, что все вокруг отмечено присутствием ее малыша: часы, проведенные им тут, вставали перед ней, как цветные миражи. Казалось, она слышит его счастливый смех, которым он благодарит ее за свободу и доверие.
Ида спрашивала себя: «Что я сейчас увижу?», и вопрос этот так измучил ее, что когда Красавица остановилась и пролаяла: «Иди скорей! Он здесь!», Ида еле держалась на ногах. Собака на мгновение исчезла из виду за краем лощинки, но тут же снова появилась, торопя Иду. В ее зове слышались торжествующие нотки. Поднявшись на возвышение, Ида посмотрела вниз, и от сердца у нее отлегло: Узеппе стоял на пороге шалаша и улыбался ей.
